ПАЛИНДРОМ – ОСНОВА СТИХА

...Тогда фигура интуиции заметнее:
Она идет одна, но с двух сторон моста.
А.Парщиков

Стиховедение Нового времени, как и другие естественнонаучные и точные дисциплины, является результатом научной революции XVI–XVII веков, в ходе которой возобладало общее представление о пространстве и времени как об отвлеченных, неизменных и не зависящих от происходящих в них процессов сущностях. В основу стиховедения и стихосложения легла идея метрической схемы как явления, трансцендентного тексту. Метрические схемы мыслились как ньютоновское пространство стиха, совершенно безразличное к заполняющему их тексту. Понятие ритмических вариаций, введенное в начале нашего столетия (слабая аналогия искривлению пространственно-временного континуума в новой физике), должно было объяснить, как текст искажает абстрактную метрическую схему. Однако есть ли в самом стихотворном тексте нечто ему имманентное, принадлежащее одному или нескольким его уровням, что делает его стихом?

Латинское слово "versus", обозначающее стих, происходит от глагола "verto", имеющего значения "поворачивать; вспахивать; истолковывать; превращать". Само слово "versus" значит также "борозда; ряд, линия; строка"; у него есть омоним – предлог со значениями "в сторону, по направлению". Связь явлений пахоты, строки и стиха в одном слове объясняется тем, что в глубокой древности строки на поверхность письма наносились (в Древней Греции, а затем в Древнем Риме) в том же порядке, в каком плуг идет по полю: сначала в одну сторону, затем – в другую ( ). Иначе говоря, в письме и в поэзии изначально заложены оба направления. Очевидно, что это имело прежде всего не технический (в нашем смысле слова), а мифологический смысл.

Поэзия издревле считалась божественным языком. Боги живут вечно; во всяком случае, те из них, которые являются богами на сегодняшний день, кажутся неуничтожимыми. Тем паче это относится к единому Богу. Божественное время включает в себя полноту всех времен, соединение прошлого и будущего в едином всеохватном настоящем. В божественных текстах обнимаются оба направления: из прошлого в будущее и из будущего в прошлое.

Здесь возникает вопрос: если направление из прошлого в будущее представимо и на бытовом уровне может быть соотнесено с направлением написания и прочтения текста, то как представить себе направление противоположное и что оно может означать?

Все мировые культуры условно делятся на две категории относительно так называемого "осевого времени": по одну сторону лежат те, для которых золотой век человечества – позади; по другую – те, которые чают наступления этого золотого века в будущем. Яркими примерами культур первого типа являются дрвнегреческая и древнеримская, культур второго типа – древнееврейская и христианская. Иначе говоря, культуры обоих типов различаются по тому, где они местополагают свое будущее и прошлое. Ведь слово "будущее" в действительности значит не "то, что будет через некий промежуток времени", ибо как его определить, этот промежуток, и что считать будущим, а что – уже наступившим, "настоящим"; "будущее" родственно "проБУЖДению", воскресению мертвых, Апокалипсису, Страшному Суду и обретению полноты всех времен – такова логика русского языка, в котором заложены христианские представления. Будущее – впереди, прошлое – сзади; вечная жизнь – впереди, смерть и страдания – сзади. "Прошлое" – это то, что имеет свойство проходить, что невечно, непрочно; "будущее" – то, что вечно; "настоящее" же – то, что выбирает для себя человек: добро или зло, вечную жизнь или окончательную смерть; настоящим может быть и прошлое, и будущее.

Но исследования древних языков, в том числе и архаичных (дохристианских) пластов русского языка, показали, что тогда будущее мыслилось стоящим сзади, впереди же было только прошлое. Нетрудно связать это с утратой рая, невинности, золотого века, изначально безгрешного, не-сонного, бодрого состояния и с чувством постепенного умирания, опускания в призрачность.

Таким образом, художественная речь (как и письмо) может иметь "прошлый" модус и соответствующее направление, может стремиться к будущему, а может, как бы уже в самом будущем, объединять оба направления, снимая с первого из них "грешность", "тленность"; и при смене модусов, при переходе через "осевое время" логично ждать смены направления письма. Так, для ранних христиан лево-правое направление греческого и римского письма получило переосмысление в соотнесении с право-левым направлением письма иудейского: Мессия пришел, кульминационный момент истории миновал.

Живое может восстанавливаться, возрождаться, в нем есть направления энтропии и негэнтропии; мертвое мертво навсегда, оно только разлагается. Отсюда – однонаправленность античной прозы, давшая характер и прозе Нового времени: происхождение прозы связано с мениппеей, с жанром загробных разговоров. Поэзия же – обратима, что выражено и в самом названии стиха – "versus".

С учетом всего сказанного, палиндром – наибольшая реализация всех стиховых потенций, сильная позиция в оппозиции "стих: проза". Он актуализирует явление, совершенно не учтенное в стиховедении, – направление стиха. Взглянем внимательнее на то, как мы читаем даже классическую силлабо-тоническую поэзию. Этот читательский опыт закреплен в известном определении стиха, данном М.Л.Гаспаровым: "Стих есть речь, в которой, кроме общеязыкового членения на предложения... и пр., присутствует еще и другое членение – на соизмеримые отрезки, каждый из которых тоже называется "стихом". Границы этих отрезков общеобязательно заданы для всех читателей (слушателей) внеязыковыми средствами: в письменной поэзии – обычно графикой (разбивкой на строки), в устной – обычно напевом или близкой к напеву единообразной интонацией. При восприятии текста сознание учитывает объем отрезков и предчувствует их границы; подтверждение или неподтверждение этого предчувствия ощущается как художественный эффект." (М.Л.Гаспаров. Очерк истории русского стиха. М., 1984, с.6.) Однако изучение палиндрома позволяет дополнить данное определение. При чтении так называемого "зеркального палиндрома" (в котором текст слева направо равен тексту справа налево) мы прочитываем его как бы одновременно в двух направлениях: начиная читать его с начала, мы тем самым читаем его с конца, то есть исчерпываем текст с двух сторон. Объем, воспринимаемый нашим сознанием, равен объему всего текста, причем единицами восприятия являются не абстрактные стопы, а имманентные данному тексту звуки (или другие единицы обращения). Нет ли чего похожего в восприятии иных систем стиха? Безусловно, есть. Метр и ритм представляют собой не просто две субстанции стиха, но два вектора: понять ритм можно, только зная метр, то есть исчерпав его до конца, представляя себе метрический рисунок стиха целиком. Более наглядно эта закономерность обнаруживается в явлении рифмы, которая отсылает к предыдущей строке, то есть, по сути, требует одновременного чтения в обоих направлениях, хотя и не по всей длине стихотворной строки (сами слова "рифма" и "ритм" этимологически родственны и восходят к древнегреческому "rhithmos"). Рифма есть реализация ритмического вектора стиха, тогда как строфика – реализация вектора метрического.

Таким образом, привычный нам "зеркальный палиндром" оказывается стихом, зарифмованным с самим собой, причем определить, прямая это рифма или обратная, невозможно (всё зависит от того, признаем ли мы возможность "стереопрочтения" стихотворной строки или нет). Он очевидным образом расчленяется (по вертикали) на две строки, которые как бы "слиплись" в одну. Например:

О, вид Девы Вед – диво! (Е.Даенин)
!овид – деВ ывеД див, О

Е.Кацюба в поэме "Свалка" визуально показала палиндромное "зазеркалье". В нем обнаруживается любопытное явление: при обратном прочтении палиндром, как правило, переразлагает слова, составляя из тех же знаков и звуков нечто непроизносимое. Так во время Страшного Суда сместятся соотношения между привычными предметами, обнаружатся доселе невидимые связи и личины. С другой стороны, именно в этом явлении – корни представлений о палиндроме как о тексте сатаны, свойственных средневековью. Отсюда же – и явление "Черной мессы", когда христианская литургия читалась в перевернутом виде, как бы в обратной последовательности. Дело не только в том, что дьявол говорит на перевернутом языке, пародируя Божественный, но и в том, что прямой порядок литургии, равно как и прямой миропорядок, обращенный к Апокалипсису, ему враждебны и непонятны. Для чёрта настоящий текст мессы – то же, что для нас – обращенный: звуки вроде бы те же, а что значат сии сочетания – непонятно. Иначе говоря, в палиндроме соединяются разные языки.

Отсюда вытекает разграничение двух типов палиндромов. Палиндром в узком смысле (в том, который больше соответствует смыслу этого словосочетания – "бегущий обратно, возвращающийся") – это текст, который понятен только при обратном прочтении. Палиндром в широком смысле – стих, читающийся с обеих сторон, то есть собственно "versus". С разных сторон могут сходиться и перекрещиваться, как в ленте Мёбиуса, не только звуки (фонетический уровень), но и слова, синтаксические структуры, наконец метр и ритм. Именно это единство двух взаимонаправленных векторов и образует поэзию, стих – в противоположность однонаправленной прозе; именно оно и делает палиндром фундаментальной стиховой структурой.

Иван Величковский

РАК
Л ТЕРАЛНЫЙ

ест върш, которого лътеры
и вспак читаючися, той же текст выражают.

Мене ради на радость Богом мiру данна
Анна во дар бо имя ми обрадованна,
Анна дар и мнъ сън[ь] мира данна,
Анна ми мати и та ми манна,
Анна пита мя я мати панна.

Знай всяк, аз в небъ есм чиста нива,
А въдай там я мати а дъва.

Знай о нас в небъ, чистая ниво,
О въдай тамо мати а дъво.

Тебъ силной все небо отверзеся само,
О мати великая аки лев и тамо.

Аки лев и тамо о мати велика
Аки Лот о мати и тамо толика
Лот – з святых чина, ты – з святъйшых лика.

Марiя в небъ и по смерти жива,
А въдай тамо то мати а дъва.

Або так:

А въдай там ест се мати а дъва.

Аще бы и под морем могл люд пребывати
И тамо въдом Iсус им, о дъво мати.
От гроба Климентiа мощно то познати.

Въдай, читателю, иж гроб святого Климентiя, папы римскаго,
был на днъ моря. А кождого року во память его море
уступовало, где правовърнiи при гробъ его славили Iисуса,
дивнаго во святых своих.

И се назад читати:

И ТАМ IСУС I МАТИ.

РАК
СЛОВНЫЙ

ест върш, которого не лътеры,
але слова вспак читаютъся.

Высоко дъва ест вознесенна,
Глубоко яко бяше смиренна.

[Вознесенна ест дъва высоко,
Смиренна бяше яко глубоко.]

РАК
ПРЕКОСЛОВНЫЙ

ест върш,
которого слова, вспак читаючися,
противный текст выражают.

Со мною жизнь, не страх смерти,
Мною жити, не умерти.

[Смерти страх, не жизнь со мною,
Умерти, не жити мною.]

Богу пожру жертву тучну не худую,
Многу не малую, благую не злую.

[Худую не тучну жертву пожру Богу,
Злую не благую, малую не многу.]

Sacrum pinque dabo non macr(um sa)acrificabo.1

1 Це латинський текст попереднього двовiрша.

Abel Авель Бца

Свва Каiн Cain

(XVII – XVIII вв.)

Валерий Брюсов

ВИДЕНЬЕ БЫЛОГО
(Словесный палиндром)

Жестоко – раздумье. Ночное молчанье
Качает виденья былого;
Мерцанье встречает улыбки сурово;
Страданье –
Глубоко-глубоко.
Страданье сурово улыбки встречает,
Мерцаньд былого – виденья качает...
Молчанье, ночное раздумье, – жестоко.

ИЗ ЛАТИНСКОЙ АНТОЛОГИИ
(Словесный палиндром)

Волн колыхание так наяд побеждает стремленье,
Моря Икарова вал как пламенеющий Нот.
Нот пламенеющий как вал Икарова моря, – стремленье
Побеждает наяд так колыхание волн.

(не позднее 1918.)

Бонифаций

Аноним

ПОДРАЖАНИЕ БОНИФАЦИЮ

Джером
Клапка
Джером –
построчный квазипалиндром.