Как бы то ни было, Паунд остался в Италии. Его программы регулярно выходили в эфир - открывались они преамбулой, гласившей, что "Доктор Паунд выступает у микрофона дважды в неделю. Определено, что он не будет затрагивать вопросы, идущие вразрез с его убеждениями или противоречащие его долгу американского гражданина."32 Комментарии Паунда вряд ли можно причислить к "политически корректным историям на сон грядущий", однако это был разговор американца о проблемах Америки, и знавшие его в ту пору, выступая на процессе, подчеркивали, что Паунд никогда не думал о предательстве, а искренне считал, что действует в интересах своей страны, знакомя соотечественников с событиями так, как он их видел и понимал.
26 июля 1943 года окружной суд США в округе Колумбия возбудил дело по обвинению Эзры Паунда в государственной измене. Американские войска вошли в Рапалло 1 мая 1945 года. На следующий день на пороге квартиры, где жил Паунд, возникло двое небрит ых партизан с автоматами. Паунд спокойно выслушал весть о своем аресте, накинул пальто, сунул в карман текст Конфуция, который он переводил перед приходом конвоиров, взял китайский словарь и вышел из дому. Передавая соседке, жившей этажом ниже, ключи, он провел ребром ладони по шее, давая понять, что, очевидно, его ждет повешенье33.
Паунда доставили в Геную. Несколько дней продолжались допросы. ФБР, занимавшееся Паундом, арестовало его архив - около семи тысяч писем, набросков и черновиков, перепечатанные на машинке рукописи. Известие об аресте муссировалось всеми американск ими газетами - родина спешила свести счеты со своим пасынком, заслуженно платившим ей презрением.
Один из корреспондентов добился от оккупационного командования права взять интервью у знаменитого поэта, которому, может статься, грозил электрический стул. Отвечая на его вопросы, Паунд заявил, что он ни о чем не сожалеет, он делал лишь то, что считал нужным - и если за свои убеждения придется отдать жизнь - что ж, на то они и убеждения. Когда-то, комментируя свой перевод древнеанглийской элегии "Морестран ник", Паунд писал: "Я перевел слово "domgeorne" как "жаждущий воздаяния - "doom-eager". Ибо "doom" - означает одновременно и "судьба" и "слава". Когда о человеке говорится "Dom georne" - это значит, что такой человек готов заплатить за содеянное любую цену." Паунд готов был платить по предъявленным ему счетам - но реальность мало походила на древнюю трагедию, где герою дано умереть мужественно и быстро. После предварительных допросов Паунда перевели в Пизу, где располагалась центральная гауптвахта сухо путных сил США в Италии. Здесь содержались мародеры, насильники, убийцы.
Шестидесятилетнего поэта поместили в железную клетку размером шесть на шесть футов для особо опасных преступников, стоящую под открытым небом: командование опасалось, что профашистски настроенное местное население может сделать попытку освободить "именитого" узника. Охранникам было запрещено с ним переговариваться. Изоляция, одиночество, палящее солнце и пыль - к этому Паунд не был готов. Сознание его не выдержало и надломилось: о н теряет память, перестает узнавать окружающих, его преследуют галлюцинации и кошмары. Много лет спустя, пытаясь выразить то, что произошло с ним в Пизе, он скажет: "На меня обрушился мир". Эта фраза - и непохожесть написанных после заключения песен "Сantos" на предыдущие - даст некоторым исследователям повод говорить о том, что Паунд пережил тогда то, что древние греки называли катарсисом - в истинном, а не литературно-критическом значении этого слова. Во всяком случае, последовавшая за этим самоуглубленность, равнодушие к внешнему миру и своеобразное видение реальности наводит на мысль о том, что Борис де Рачевиц и другие поклонники "Cantos", неравнодушные к эзотеризму34, не так уж далеки от истины, когда утверждают, что Паунд прошел через стадию, которая на языке алхимии называется нигредо - когда все тленное в человеке распадается, высвобождая скрытое зерно истинного духа...
В ноябре поступает приказ о пересылке Паунда в Америку, в Вашингтон, где должен состояться суд. Американские друзья - Лафлин, Хемингуэй, Элиот- начинают предпринимать судорожные попытки спасти Паунда от электрического стула. Они всерьез опасаются смертельного приговора - слишком неблагоприятно американское общество было настроено по отношению к поэту-изменнику. В конце концов, организуется медицинская экспертиза, которой руководит доктор Оверхолсер - бывший выпускник Гарварда, относившийся к Паунду с большим пиететом. Диагноз "паранойя", им поставленный, должен был спасти Паунда от суда - а со временем, когда шум уляжется, решение комиссии можно будет пересмотреть - однако в отличие от светил психиатрии у персонала лечебницы, куда поместили Паунда, на этот счет оказались свои соображения. В истории болезни, которая велась в госпитале святой Елизаветы, где Паунд находился на "излечении", можно встретить множество курьезных записей типа: "среди болезненных симптомов, указывающих на то, что в течении болезни не наблюдается улучшений, следует назвать беспорядок, устраиваемый в комнате пациентом, отказывающемся держать свои "рабочие записи" в шкафу" - или: "больной одержим маниакальным стремлением к написанию писем, которые он рассылает по несколько штук ежедневно". Присуждение Паунду в 1949 году за "Пизанские песни" Боллингенской премии, самой "интеллектуальной" литературной награды США, никак не повлияло на отношение психиатров к их подопечному. Что касается широкой публики , то для нее Паунд был своего рода "национальным пугалом".
"Идиосинкразия" на этот счет зашла настолько далеко, что Одену пришлось пригрозить издателям готовящейся литературной антологии "Поэтические шедевры" снять подборку своих стихов, если они "выкинут" из книги ранние тексты Паунда. В результате стечения всех этих обстоятельств Паунд провел в доме скорби двенадцать лет, и только личное обращение Роберта Фроста к президенту США, петиция, подписанная Жаном Кокто, Грэмом Грином, Игорем Стравинским и Уильямом Сарояном, а так же ходатайства Хемингуэя и Элиота в 1957 году сделали возможным его выход на свободу.
Паунд уезжает в Италию, где попеременно живет то в Брюненбурге, то в Раппало, немного путешествует: Париж, Греция. В 1959 выходит очередная часть "Cantos": - "Престолы". Дом Паундов становится своего рода местом паломничества: журналисты, молодые поэты, восторженные поклонницы - и немногие оставшиеся в живых друзья. Последних с каждым годом становится все меньше: в 1957 уходит из жизни У.Льюис, в 1961 - Хемингуэй, на следующий год - Каммингс. Паунд начинает чувствовать себя последним поэтом поко ления, уже самим этим фактом обреченным на непонимание и изоляцию. Его еще приглашают почетным гостем на поэтические фестивали, зовут выступить по радио, но все это уже мало его трогает. Единственное, что он хочет - успеть перед смертью дописать "Cantos" , что, он понимает, вряд ли выполнимо. Ему кажется, что всю поэму надо бы было сделать иначе - но теперь на это уже не осталось ни сил, ни времени. В 1965 году среди посетителей, гостивших у Паунда в Раппало, был Ален Гинзберг. Покуда гость цитировал Паунду буддистские мантры, ставил записи "Beatles" и Боба Дилана, тот хранил молчание, но стоило спросить его о "Cantos", которыми Гинзберг искренне восхищался, как Паунд пустился в обстоятельные объяснения, заметив в конце, что он слишком многое в поэме "непоправимо испортил", по недомыслию "впустив в текст политику". Весьма много и горько говорил Паунд о политике и в киноинтервью, снятом в 1965 году Пьером Паоло Пазолини, - подробно и последовательно отвечая на самые жесткие вопросы, касающиеся фашизма, которые задавал ему режиссер, известный своими левыми взглядами. Свой восемьдесят седьмой день рождения он встретил в постели. На праздник собралось около дюжины гостей - ближайшие друзья и родственники. Сам Паунд к столу выйти не смог, но гости по одному поднимались наверх, чтобы выпить бокал шампанского в че сть именинника. Ночью ему стало хуже, и Ольга Рюдж отвезла его в больницу. Она почти до утра дежурила у постели мужа, говорила с ним, покуда он не задремал. Говорят, смерть во сне выпадает лишь праведникам. Паунд больше не просыпался. Среди набросков к " Cantos", записанных почти перед смертью, есть следующий:
