Эзра Паунд
Психология и трубадуры
(окончание)
Опубликовано "ЛО", v6, 1995. (с) Перевод А.Нестерова. Все права защищены.
Я хотел бы указать на одну параллель, которую легче всего проиллюстрировать
примером из физики: во-первых, это обычная электростатическая машина со
стеклянным диском и вращающимися щетками, во-вторых - приемник беспроволочного
телеграфа. В первом случае мы генерируем ток, или, если желаете, разводим
статичные детали и создаем напряжение между ними. Оно сосредоточено на
двух латунных шишечках или "полюсах". Сначала они в контакте,
но, сгенерировав напряжение, мы можем немного их развести, и тогда между
ними проскочит искра, сила которой пропорциональна расстоянию; если у вас
лабораторное оборудование обычных размеров, искра "пробьет" или
преодолеет сравнительно серьезную преграду, скажем, толстую книгу в тяжелом
переплете. В случае с телеграфом у нас есть еще и заряженная поверхность
- она создана таким же точно образом - регистрирующая движения в невидимом
эфире.
А теперь достаточно просто подставить в эту формулу более сложный
механизм и более тонкую форму энергии. Я вовсе не хочу возводить мой пример
в догму, просто предлагаемые образы могут служить опорой для мысли.
Существует древняя гипотеза, что микрокосм "соответствует"
макрокосму, что внутри человека заключены "луна" и "солнце".
Из этого, на мой взгляд, следует, что существует по меньше мере два пути
- я вовсе не хочу сказать, что они ведут к одному и тому же: один путь
- путь аскезы, другой - назовем его, за неимением лучшего определения,
- рыцарским. Идущий первым путем - монах это или кто другой, с бесконечным
напряжением и затратами создает внутри себя второй полюс, вызывая к жизни
заряженную поверхность, регистрирующую красоту, небесную или какую иную,
средство тут - "созерцание". Во втором случае, который, должен
признаться, как-то больше соответствует формуле "mens sana in corpore
sano"20, заряженная поверхность возникает между
двумя полюсами, созданными самой природой, разделившей человеческие механизмы
на два типа. Отметим, что полу присуща двойная функция, предназначение
его двойственно: он ответственен за размножение и обучение21;
точно так же в царстве текучих сил мы сталкиваемся с тем, что колебания
одного вида в силу различной интенсивности производит свет или тепло. Какой
ученый будет настолько глуп, чтобы утверждать, будто свет происходит от
жара, - но разве менее ошибочен рационализм тех писак, что обнаруживают
источник вдохновения или религиозного опыта единственно в инстинкте размножения?
Проблема, в той мере, в какой она связана с Провансом, сводится к
следующему: Не приобретает ли эта "рыцарская любовь", весьма
странная и экзотичная, некие переходные качества? Она питаема оттенками
или интенсивностью переживаний - не принимают ли эти "оттенки"
формы истолкования божественного порядка? Не ведет ли это к "овеществлению
чувствительности" и истолкованию космоса как чувственного?
В самой нашей природе заложено - это бесспорно и относится к фактам,
поверяемым наукой, - что при "нормальном ходе вещей" в иные времена,
в некоторые определенные мгновения больше, чем в другие, человеку дано
ощутить свое бессмертие. Прежде, чем судить, насколько сильно влияние этого
феномена в Провансе, мы должны обратить пристальное внимание на историю
различных оргаистических и экстатических культов и религий, - от относительно
примитивной Вакханалии до куда более сложных ритуалов Изиды и Диониса -
внезапно возникающих и столь же внезапно приходящих в упадок. Возможно,
разложение жрецов этих культов было следствием допуска к таинствам одного-единственного
неофита, который был недостаточно "sacerdos".
Есть, как мы полагаем, лишь два рода религии. Это религия типа той,
что дана в Законах Моисея, или получила распространение в Риме, в Британской
Империи, когда, чтобы держать в повиновении возбужденную чернь, некто изобретает
для острастки толпы хмурое пугало, называемое им богом.
Напротив, христианство и все другие формы экстатических религий берут
свое начало не в догме, не в пропаганде чего-то, объявленного единственной
истиной или всеобщей истиной; они, внешне, весьма мало озабочены этикой;
основной объект их поклонения - нечто, способное вызывать доверие к жизненной
силе как таковой. Учения их варьируются раз от раза, сохраняя неизменным
одно - это всегда своего рода рабочие гипотезы, приемлемые для людей определенного
склада характера - некое "нервное сплетение", подходящее для
особой организации интеллекта и темперамента, и позволяющее людям такого
склада жить в мире с "порядком", с человеком и природой. Эти
древние культы были разумны, когда прибегали к тщательному испытанию неофитов
и требовали от них послушничества, ибо тем самым становилось ясно, обладают
ли новообращенные необходимым характером и внутренним складом.
Следует учесть, что группы, которые эти культы объединяли - жрецы,
менады и прочие, уцелели в Провансе и продолжают существовать сегодня -
хотя в нашем обществе для них совсем нет почвы.
Не буду обманывать читателя, у меня нет никакого окончательного решения;
для надлежащего обсуждения провансальской поэзии в "trobar clas"
я могу лишь подсказать некие улики и намекнуть на возможную линию расследования.
Небезразлично отношение павликиан к браку - я имею в виду не общее неодобрительное
и враждебное отношение, но более специфичные высказывания по этому поводу22.
Что бы ни говорилось о наличии пережитков язычества в почитании Богоматери
или культе девственности, нет явлений, существующих помимо порождающей
их причины. Язык описаний "невесты" у христианских мистиков,
и все его производные; древние представления о слиянии с богом или царицей
Изидой - все это, как "атмосферные влияния", должно быть взвешено;
так же должны быть приняты во внимание свидетельства искусства и характер
изменений в его подходе к предмету.
Если обратиться к прекрасной эпиталаме Катулла "Collis O Heliconii"23,
мы обнаружим, что брак в этом тексте рассматривается исключительно в одной
плоскости; невеста здесь играет ту же роль, что отведена ей в современном
Марокко, когда важна ее "нормальная", связанная с продолжением
рода функция. Речь идет о концепции жертвенности. И все же, фиксируя собственные
эмоции, Катулл оговаривается: "Не как любовник, а скорей, как отец"24.
Проперций пишет: "Ingenium nobis ipsa puella fecit"25.
Считается, что мистикой брак окутало христианство; но такой вывод
был бы слишком поспешен. Анатоль Франс в своих комментариях на горациеву
оду "К Левконое" многое поведал нам о разных восточных культах,
воцарившихся в Вечном Городе. Греческое поселение в Марселе очень древне.
Сколь многое от этих римских настроений или этой моды на Восток распространилось
из Рима в римские сельские усадьбы, которые были последней опорой культуры,
сказать трудно; у нас слишком мало свидетельств, относящихся к периоду
с конца шестого по начало двенадцатого столетия. Во всяком случае, мы очень
далеки от Катулла, когда сталкиваемся со строками Пейре Видаля26:
"Прекрасная Дама, мне кажется, я созерцаю Божество, когда вглядываюсь
в твое нежное тело".
Можете принять это, если хотите, cum grano27. Видаль
сам признавался в сумасбродстве и странностях. Тем не менее, здесь заметен
явственный сдвиг по сравнению с манерой римских классиков, и фразу Видаля
нельзя принять за выражение обычной набожности или клише, позаимствованное
из словаря христианства. Если подобный склад ума был взлелеян ранними Отцами
Церкви, мы должны признать, что влияние их носило окольный и совершенно
непреднамеренный характер.
Ричард Сен-Викторский оставил нам один очень красивый отрывок, описывающий
великолепия рая.
Они невыразимы и бесчисленны и нет человека, зрившего их, который
бы мог о них поведать и даже точно их припомнить. Тем не менее, называя
самые прекрасные вещи, мы знаем, что можем воскресить в сознании некие
остаточные следы небесного великолепия. Я предположил бы, что наш трубадур
- менее болезненным и более логичным путем пришел к тому, чтобы связать
воедино все эти разрозненные фрагменты, создав некий универсальный компендиум
сравнений. Дама становится своего рода каталогом, вбирая в себя все совершенства.
Она служила своего рода мантрой.
"Любящий непрерывно пребывает в мысленном созерцании своей дамы (co-amantis)".
Перед нами - 30-е правило латинского рыцарского кодекса, , который,
якобы, был в ходу еще при дворе короля Артура. Позволим себе заметить,
этот кодекс, - вовсе не кодекс "trobar clus", и не устав эзотерического
братства, в лучшем случае, он - лишь внешняя составляющая последних, однако
именно данный свод норм скрашивал жизнь Алиеоноры Поиктерской или Марии
Шампаньской28.
Ведь даже в том, что я назвал бы "естественным ходом событий",
есть момент экзальтации, есть нечаянные озарения, или по крайней мере,
видения, которых удостаиваются, не прилагая к тому надрывных усилий.
Пусть служители Любви ходили бледные и заплаканные, пусть они страдали
то от внезапного жара, то от озноба, - они никогда не заигрывали со столь
противоестественными состояниями, как "темная ночь души"29.
Электрический ток, встречающий сопротивление, дает свет. Я полагаю, что
условия жизни в Провансе подразумевали наличие весьма жестких ограничений,
порождая тем самым напряжение, достаточное для достижения требуемых результатов,
напряжение, немыслимое, скажем, в условиях императорского Рима.
Ответ на вопрос, насколько подсудно искусство "морали" -
или моральному кодексу в его современном понимании, зависит от точки зрения,
однако Арнаут, в любом случае, не более аморален, чем Овидий.30
Хотя позиция латинского doctor amoris и позиция gran maestro de amore заметно
отличаются: взять хотя бы отношение поэтов к отсрочке исполнения желаний
- Овидий предпочитает игнорировать психическую функцию.
Возможно, вера в высокие чувства так же далека от отношения к страсти
как посреднице между миром чувственным и идеальным, от культа Любви, как
этот культ - от Овидия. Следует принять во внимание настроения времени,
и самые интересные улики, проливающие свет на нашу проблему, собраны Реми
де Гурмоном в его "Le Latin Mistique", где мы читаем:
Qui pascis inter lilia Septus choreis virginum. Quocumqque pergis virgines Sequntur, atque laudibus Post te caentes cursitant, Hymnosque dulces personant.31
Шествующий среди лилий,
Окруженный девами в танце
Куда б ты не устремился,
вослед тебе девы, славя,
бегут, Тебя поют, гимны
сладкие выпевая.
Или:
Нард Колумбы в цветенье;
В каждом саду - как пламя;
Радостно деве с цветами
Стоять под яблочной сенью.32
Мы видим, что к персонажам христианского культа относятся как к языческим богам, Христос или святой Колумба превращаются в Аполлона, окруженного хором Муз, в Адониса, эту ежегодную жертву, "victima paschalis"33; уже в "секверах" Готшалька, монаха одиннадцатого века34, мы встречаемся новое изысканное прочтение язычества, своего рода его обогащение35. Бог здесь становится вполне человеком, и не Его красота, но личность - цель любви и призыва.
Фарисей ропщет, когда женщина рыдает, осознав вину.
Грешник, он презирает того, кто, как и он, во грехе. Ты, не ведающий
греха, снизошел к той, что раскаялась, Ты очистил погрязшую в скверне,
возлюбил ее и тем сделал праведнейшей из праведных.
Она обнимает стопы учителя, омывает их слезами, отирает их волосами; она смазывает их мазями, покрывает их поцелуями.
Таковы наслаждения, что приятны тебе, о Мудрость Отца!
Рожденный от Девы, Ты не презрел прикосновения грешницы.
И целомудренные девственницы предлагают Господу в жертву свои чистые тела, что не тронуты пятном порока, избрав Христа бессмертным женихом.
Сколь счастливы брачные узы, когда нет в них пятна позора; принявшие их на себя не ведают ни тягостей деторождения, ни ревности к сопернице, что отнимает любовь супруга, ни мук ухода за ребенком.
Их ложа, хранимые лишь для Христа, окружены, как стеной, ангелами на страже, которые с обнаженными мечами отражают всякое нечистое поползновение, дабы никакой любовник не осквернил их.
Там Христос спит с ними: счастлив этот сон, сладок этот отдых, когда истинная дева ласкаема в объятьях ее небесного супруга.
Девы украшены прекрасными тканями и пурпурными мантиями; в левой руке у них лилии, в правой - розы.
Цветами этими питаем агнец, они - подкрепленье ему; цветы эти - избранная пища его. Он скачет и прыгает, и резвится среди них.
С ними он отдыхает в полдневную жару.
Это на их груди спит он среди дня, положив голову между девственными персями. Девственный сам, от девственной матери рожденный, он - девственное убежище всем, кого ищет и любит.
Спокоен его сон на их груди, ибо никакое пятно не осквернит белоснежное руно агнца.
Приклоните ухо к этой песне, благороднейшее собрание набожных девственниц, чтобы через нее наша преданность могла с величайшим рвением приуготовить храм для Господа.
Коли такой язык бытовал в монастырях, удивительно ли, что отступники, служки, не принявшие сан, кое-что из этой манеры выражения и кое-что из этого духа перенесли на открывшуюся им красоту жизни; и если те, чьи души не принадлежали небесам, однако были слишком утонченны, чтобы удовлетвориться суетой бренного мира, - если они избрали некий средний путь, некое краткое слияние с абсолютом, то не был ли их культ куда более воинственным? Арнаут обучался в монастыре; Данте восхвалял некую "prose di romanzi" - можем ли мы с уверенностью сказать, что эта "prose" не исполнялась под музыку, подобно процитированной выше латинской секвенции? Во всяком случае, было бы слишком поспешно утверждать, что та "passada folor"36, которую Данте оплакивает, почти достигнув вершины Холма Чистилища, и находясь у самого входа в земной рай, была чем-то большим, чем описанное нами "отклонение" от христианства.