весеннее стихотворение про мясо
Ласково
плещется грязь о берега молодых тротуаров,
Зори весенние радугой плоской на стенах застыли.
Теплое небо роняет на землю свои отголоски.
Кошки бездомные тянутся к язвам песчанных проталин,
Где воробьи, разжирев, принимают песчанные ванны.
Сочные голуби важно друг друга толкают боками,
В рыжей земле свои клювы купают, умильно воркуя.
Хищны оскалы отсутствием мяса измученных кошек,
В складках топорщатся их волосатые серые губки
Усики белые нервно на ветре весеннем трепещут.
Их язычки розовеют, слюною густой истекая
Мягкий бросок — и вонзаются острые когти и зубы
В мягкое, жирное тело лениво взлетающей птицы.
Так, по весне пробуждаясь, живое и хищное мира
Тянется к мясу, что нежным сияньем ломтей розоватых
Страстно к себе привлекает голодных людей и животных.
Немощен слишком мой слог, чтоб достойно воспеть тебя,
мясо.
Славное мясо, с тобой мое сердце, робкое слово.
Дух мой живет только смутным сознаньем, что где-то далеко
Дивное мясо большими кусками лежит на тарелках.
Некрашеный
забор, а рядом — что за вид:
куски костей в грязи и очередь кривая.
А люди новые выходят из трамвая,
смешались кровь и грязь. Торговля здесь кипит.
Толпа беснуется — какой позор и стыд —
гнилые кости друг у друга вырывая,
а пьяная с утра молочница хрипит —
"вот будет к красному закуска мировая!"
И старый педагог, седой добряк в очках,
сумел преодолеть в себе животный страх,
мослы вонючие из лужи выбирая.
В трясущихся руках — кровавые рубли.
Слезливо хлюпает внизу земля сырая.
Воистину, пейзаж типичный для земли.
В
сквере дым, глухой и вонючий,
рвет на части трахеи.
Комары присосались к носам.
Спит прокисшее небо,
сохнет веник сирени.
Алкашей рвет салатом в кустах.
Люди корчатся в муках, задыхаясь
от дыма
на скамейках, залитых мочой.
Дамы тащат болонок как авоськи с мохером,
подметая несвежий асфальт.
Мухоморы пускают свои мощные корни,
еще день — и они расцветут.
За забором закатный алый отблеск редеет.
День потухший в могилу пошел.
В
моей хавире грязь, и даже веник вянет,
Прикосновения не выдержав к дерьму.
И солнце сентября лучами душу ранит.
И только Богу все подвластно одному.
Вот отопление, включенное не к месту
Сквозит из дыр и тьма кругом весенних луж.
Судьбой подвергнут я домашнему аресту
С большой компанией беспутных пьяных душ.
Бутылок уровень и уровень кондомов
Достигли уровня разлившейся Невы.
Гниют полы. Кляну проклятых управдомов.
Нет сил поднять с утра похмельной головы.
Окурки, холод, вонь и прочие напасти.
По синусоиде иду блевать в сортир.
Вот пролетит сентябрь и отпылают страсти.
В мятежное жилье вернется тихий мир.
Была
безмятежная серая осень. В дождях утонули кирпичные стены.
И было так сладко не думать о грусти, не ждать перемены.
В лесу ночевали осенние птицы, и плакали птицы о радостях лета,
В пространство бросали протяжные крики и ждали ответа.
Ветра проносились в высоких вершинах. Под кронами было уютно и сыро.
Хотелось позвать всех собратьев далеких — далеких от мира.
И воздух был горек, уютен и тесен, и сердце сжималось от странной печали.
И будто бы с неба осенние листья на землю слетали.
Май.
Декоративные небеса как в сказке,
И блестят наивные городские краски.
На бульваре — публика всяческого рода.
Нет в кармане рублика, но зато — погода.
Солнышко смешливое греет понемногу.
Лошадь желтогривая гадит на дорогу.
Лошадь хитро косится, головой кивая.
По проспекту носится красный гроб трамвая.
На деревьях листики, тротуар дымится.
И без всякой мистики хочется напиться.
Соплями мутными
сморкаясь и харкаясь,
мечтой я вдаль лечу, на месте оставаясь.
Железной логикой сплетаю вольный дух,
счищая с зеркала следы навозных мух.
И мне являются различные картины
вполне лишенные порядка и рутины.
На их таинственный и полный власти зов
с благоговением всегда спешить готов.
Железный рыцарь ест железные арбузы,
кругом валяются доспехи, аркебузы,
а где-то высоко, извечны и стары
во тьме вращаются железные миры.
В зияющий проем
полуоткрытой двери
врываются толпой фарфоровые звери.
Я весело сижу у стенки нагишом...
Камин, огонь и ром. Сижу и грею ноги,
мои желания ничтожны и убоги.
Я очень стар и мудр и вижу все насквозь,
и нет сомнения, откуда все взялось.
Простуда бережет меня от жизни праздной,
прекрасно искривив желаний путь бессвязный,
но воспалением терзая бедный мозг
минутных образов сминает нежный воск.
Кругом инфекция, горчичник пахнет елкой.
Пора, наверное, промыть мозги карболкой.
Из носа достаю огромную соплю
и, будто бы мечту, в руках ее давлю.