Загубленная сказка, или босоногая простота взрослых

В разгар летнего балдежа меня почти невозможно выдернуть ни на какие тусовки. Но призыв наших старых знакомых-кукольников Виктора Драгуна и Елены Мартыновой я не могла проигнорировать — слишком люблю их милые, трогательные, неизменно проникающие в самую сердцевину бытийного потока, представления. Их «Золушка», «Муха - Цокотуха», их фестивали и просто случайные встречи с ними украшают мою жизнь. Поэтому бросила всё: медвяный аромат пижмы, сосновую узорчатость любимого дерева, привольно раскинувшегося возле моей любимой бани, суетливую голосистость мелких безымянных пичуг и порхание стрекоз над крохотным прудиком у крыльца. Всё бросила и почухала в Москву, в дантов восьмой круг Садового кольца, под цементную пыль ремонтируемого музея Бахрушина, где проходил прогон нового спектакля ребят по сказке Антония Погорельского «Чёрная курица, или Подземные жители». Хотя, честно говоря, я и не знала до самого начала спектакля, что увижу именно эту историю. Да мне и всё равно было. Ибо всё, что я видела у Драгуна и Мартыновой ранее, было замечательно. Соответственно, настрой был праздничный и светлый.

Началось. Восхитительно суетливо вбежали в зал босоногие и радостно вспотевшие Он и Она, с чемоданами на тележках, наполнив маленькую комнатку музея гулом вокзала и запахами привокзальных переходов. Сладко заныло в животе: сейчас будет Сказка! И она началась. Кукольный мальчик, как все куклы Драгуна мужеского пола, похожий на самого кукольника. Только синюшные круги вокруг глаз отдают тимбартоновщиной. Неужели вариант «Трупа невесты» будет? - напряглась я. Игрушечная классная комната. Мальчик туп и ленив — учиться не хочет и не может даже 1+1 сложить. Как всегда артистичная до ангелоподобности Елена мило «рулит» обычной настольной лампой — учительницей. Забавно. Мальчик не может повторить за учительницей даже простейших строк по истории. Смешно. Мне нравится. Он ложится спать. И тут вдруг за сценой раздаётся кудахтанье, веселушно делаемое Еленой, появляется чудесная чёрная курица и... я вдруг понимаю, о какой сказке идёт речь. Всё сразу перестаёт быть милым. Я не большая поклонница сказки Погорельского. Но я знаю её. И прекрасно понимаю, ценю многослойность и глубочайшую дидактическую мораль её. Тем более, что в те времена (а сказка написана в 1829 году) все литературные произведения, в том числе и детские, были ориентированы на воспитание, воспитание и ещё раз воспитание поколения, которое было затронуто так или иначе событиями 1825 года.

«Алёша был мальчик умненький, миленький, учился хорошо, и все его любили и ласкали». Откуда же взялся этот олигофрен-недоучка в постановке?

Маленькая девочка, сидевшая рядом со мной, сказала маме: «Страшно!». «Почему? - спросила мама. «Он один. А где его мама?». Да, у Погорельского родители Алёши далеко. Да и сам Алексей Алексеевич Перовский (настоящее имя автора) воспитывался вдалеке от родителей в пансионе. Но сказать, что одиночество и брошенность его сродни сиротству классической литературной образцово-показательной англичанки (будущей гувернантки) Джейн Эйр нельзя. Ибо Перовский, будучи незаконнорожденым сыном влиятельнейшего вельможи Разумовского, проведя раннее детство в провинции, но впоследствие учившийся в столичном образовательном учреждении: поступил в столичный университет и уже в 21 год стал доктором философских и словесных наук. Благодаря прекрасному пансионному и университетскому образованию он был всесторонее и глубоко образованным человеком. А его племянник Алёша — вам тоже хорошо известен — Алексей Константинович Толстой. Также безукоризненно грамотный и талантливый русский интеллигент. Отнюдь не сирота, не кафкианский одиночка и не социальный отщепенец. Боюсь, что даже эта поверхностная информация или неизвестна режиссёру спектакля, или не оживила его мыслительный и творческий процесс. Вот тут мы подошли к самому главному, к тому, что безжалостно растерзало не только культурологическую ткань эпохи Пушкина, с которым, кстати, дружил, Перовский, но погубило всю слабоготическую, но, тем не менее, стильную и русскую сказку.

Режиссёром спектакля является некая дама по имени Ката, то ли полька, то ли венгерка. Короче говоря, общеевропейка, показавшая себя в полной мере носительницей современного деструктивного европейского, как сейчас модно говорить, менталитета. А, проще говоря, плоть от плоти, кровь от крови той самой сволочной псевдоэстетской «европейски»-ориентированной толпы, разрушающей институт семьи, образования, воспитания, культуры. На мини-театральных подмостках камерного кукольного спектакля мы видим страдальца, замученного непосильной зубрёжкой, одинокого, издёрганного страшным закулисным рыком «Алё-ёша!», шпыняющим его в его одинокую, сиротскую постель. Малыши в зале, не читавшие первоисточника, услышали утрированную интонацию родительских призывов ложиться спать или убрать за собой грязь. Вот какие взрослые бяки! Как хорошо, когда их нет. А ведь у Погорельского родители очень любили Алёшу и переживали за его будущее: «Родители его, жившие далеко-далеко от Петербурга, года за два перед этим привезли его в столицу, заплатив учителю условленную плату за несколько лет вперёд». Мальчику, конечно, было трудно, но он понимал, что, как и всем его ровесникам, если они не митрофанушки фонвизинские, необходимо учиться. И он учился, прилежно и хорошо: «Вообще дни учения для него проходили скоро и приятно...».

И друзья у него были. И весёлые игры с ровесниками: «Особливо сначала он никак не мог приучиться к мысли, что он разлучён с родными своими. Но потом мало-помалу он стал привыкать к своему положению, и бывали даже минуты, когда, играя с товарищами, он думал, что в пансионе гораздо веселее, нежели в родительском доме».

Да, были у него и минуты одиночества. Как у каждого нормального человека. Но это не экзистенциальное патологическое одиночество, которое нам попыталась втюхать полька-венгерка. Это одиночество подростка, зачитывающегося рыцарскими романами, а не тупоумное безделье недоразвитого европейского недоучки, жующего жвачку и тупо пялящегося в экран с движущимися картинками и ждущего, когда на него сверху посыплется золотая пыльца благосостояния и благополучия. Посыпалась же она на этого псевдо-Алёшу, когда он пришёл в подземную библиотеку подземных жителей. Но этот псевдо-Алёша-то даже страницы текста там наверху в классе не мог осилить. И никаких романов, подразумевается, не читал. И на библиотеку ему — с большим прибором. Поэтому и осчастливлен был «золотой пыльцой» разума и знаний. Ибо сам он беспросветно туп и ленив от природы. Но у Погорельского ничего подобного не было даже в глубочайшем подтексте. Начитанный и трудолюбивый Алёша впопыхах, под влиянием сказочности происходящего, рыцарских плюмажей и охоты на крыс, блеска драгоценных камней на садовых дорожках и королевской мантии из мышиного меха, придумал желание, от которого ему и самому-то стыдно всё время было: «...чтобы, не учившись, я всегда знал урок свой, какой мне ни задали». На что даже король, давший ему конопляное (!) зёрнышко с неудовольствием ответил: «Не думал я, что ты такой ленивец». И самому мальчику всё время было неловко и стыдно: «Алёша, как сказал я уже выше, сначала стыдился похвал, чувствуя, что вовсе их не заслуживает...» Даже привыкая к тому, что, ничего не делая, он получает хорошие отметки, он чувствовал, понимал, что терял и терял многое: любовь товарищей, приязнь учителей и, наконец, самое главное — самоуважение. «Совесть часто его в том упрекала, и внутренний голос ему говорил: «Алёша, не гордись! Не приписывай самому себе того, что тебе не принадлежит...» Вот он, краеугольный камень русской морали и этики. Современные европейцы не могут принять этого. Им надо хапать, хапать и хапать всё, образуя внутри себя вакуумную пустоту бездуховности, ибо все душевные силы они десятилетиями тратят на хапанье. И нечем заполнить пустоту. И нет семьи (стариков сдадим в комфортабельные дома престарелых), и нет детей (лишние траты), и друзья приходят точно по графику «на барбикью», и спорить никто за столом не должен, чтобы пищеварению не мешать. Вот и бродят кругом трупы невест, пролетают над гнездом кукушки, сидят в ледяных пещерах дети — роботы, резвятся вечно живые клонированнные собаки. И приехавшая оттуда тётка — режиссёр выворачивает нашего чудного, светлого, воспитывающего самые добрые и совестливые мысли и эмоции у детей, автора наизнанку. Говорит, что «так видит». Пусть она ТАК видит у себя и со своими авторами. А у нас: «Чем более вы от природы имеете способностей и дарований, тем скромнее и послушнее вы должны быть. Не для того Бог дал вам ум, чтобы вы во зло его употребляли».

И наш Алёша, страдая оттого, что поперёк совести пошёл, одноклассников обидел, учителей обманул, друга предал закрывается с головой под простыню и не хочет больше ни «халявных» знаний, ни конопляной лёгкости бытия.

«Алёша же сам стыдился об этом говорить и старался быть послушным, скромным и прилежным. Все его снова полюбили и стали ласкать, и сделался примером для своих товарищей...».

Актуальность и мощный воспитательный посыл был важен и необходим в России после трагических событий начала ХIX века. Но ещё более важен и необходим он нам сейчас, в эпоху тотального кризиса духовности, нравственности, культуры. Жаль, что этого не понимают наши кукольники, приглашая к творческом сотрудничеству эмоционально и интеллектуально чуждых нам носителей энтропийного европейского миропорядка, привыкших к тому, что русские всегда с восторгом смотрят им в рот, какие бы благоглупости они ни говорили, какую бездарную и вредную чушь они бы ни делали. Невостребованное на своей родине необразованное отребье из Франции, Германии, Англии испокон веков стекалось в Россию, устраиваясь здесь на «хлебные места», занимая почётные должности в государственных структурах и в частном секторе — в каждом дворянском доме были гувернантки и учителя из Европы. И везде перед ними лебезили и угодничали, и везде они с презрением отзывались о «русском быдле». Вот и сейчас какая-то тётка-гувернантка просто не смогла вступить со мной в обсуждение сделанного ею «перфоманса», пусть бы и на английском, который я в достаточно степени знаю. Нет. Единственный её довод: ты — дура, раз не понимаешь высот моего творческого полёта. Призвав обсудить спектакль, она, как все недоучки, ждала только комплиментарного пустословия и традиционных расшаркиваний, сопровождаемых репликами о её гениальности. Не услышав восторгов и поздравлений, она моментально скатилась до уровня базарной полуграмотной бабы, не просто не умеющей вести дискуссию, но даже не предполагающей, что в «этой дикой стране» — России — кто-то может иметь своё мнение по поводу всего, и, в том числе, сметь думать и говорить о своей русской литературе! Как можно?! Это не толерантно и не политкорректно. Весь налёт европейского художественного высокомерия моментально слетел с дамочки, когда она почуяла, что её как раз-таки слишком даже хорошо поняли. То, что сделала всё это с нашей сказкой вышеназванная полуполька-полувенгерка сознательно, стало очевидным, когда на мою попытку объяснить ей что-то, она дико разозлилась и стала орать на польско-английской языковой смеси (ни слова по-русски мы не услышали от режиссёра-постановщика русскоязычной сказки XIX века), что это её прочтение сказки, что я глупа и не понимаю того, что она хочет сказать, что её интересует мнение детей, а не моё и вообще это «её спектакль» и мне надо «go away». Бедная маленькая зашуганная европейка! Я слишком хорошо понимаю, чего она хочет, чего все они там хотят. И мне жаль их. Конечно же я не стала вышвыривать её из НАШЕГО музея театрального искусства в центре Москвы и напоминать, что это ОНА в гостях у нас, а не МЫ в гостях у неё. Зачем? Большие и сильные русские всегда снисходительно относились, да и сейчас относятся, к малым, сирым и убогим — в этом наша сила и наша слабость. Но я призываю моих обожаемых, великолепных, талантливых русских кукольников тщательнее подбирать партнёров для своих творческих проектов. Знаю, что это проблема — найти режиссёра и художника для кукольного действа. Понимаю, как хочется новой интересной работы. И не раз в несколько лет, а чаще. Принимаю как сегодняшнюю необходимость то, что зрелище должно делать кассу, помимо доставления эстетического наслаждения. Но, поверьте, друзья, примитивно-бесцветное вторично-тимбартоновское безыдейное действо не привлечёт даже думающего зрителя, не говоря уж о зрителе благополучно-зажиточном, который хочет бурлеска, яркости, запахов, цвета и музыки. А думающий, ваш, зритель отшатнётся от безжалостности садистской покромсанности любимой детской сказки, от которой осталась только чёрная курица. Без подземных жителей в разноцветных кафтанчиках, без милого умненького мальчика, без лошадок-палочек, без маленьких свечек в серебряных шандалах, без памяти о собственном счастливом босоногом детстве... Грустно.