Виртуализация деятельности арт-Интернет-кафе СКРИН пошла, со смаком и присвистом, с удовольствием и шиком! Мы начали ездить по наиболее интересным для нас столичным тусовкам и сейшенам. Такое пьянящее чувство свободы и мобильности всех членов (в смысле ног, рук и пр.). Первое мероприятие этого сезона - тоже симптоматично. Мы выбрали клуб "Дом" и пренаистраннейший вечерок: на старинном, известном мне ранее только по древним кавказским фрескам и картинам Сарояна струнном инструменте - кеманче исполняли народную и классическую армянскую и... азербайджанскую музыку. Один мой знакомый историк, совершенно равнодушный к фолку, узнав об этом мероприятии, захотел посетить его именно из-за этого "армянскую и азербайджанскую". Вот, дожили: в XVIII веке никого не удивляло то, что Саят-Нова писал песни на грузинском, армянском и азербайджанском языках, а сейчас даже простое стояние рядом названий двух прекрасных наций и без дальнейших слов "война", "карабахский конфликт", "противостояние" - вызывает недоумение. И мы считаем, что человечество прогрессирует. Печально. Так вот, наполненные смутным желанием вернуться к ощущению прежнего вненационального, пусть даже и советского, единства, в надежде увидеть зал, переполненный армянами и азербайджанцами, сидящими плечом к плечу на узких скамейках клубного зала, мы и пошли на концерт Гранта Айрапетяна. Всю дорогу я вспоминала прекрасный Ереван 1985 г., с его голубыми елями, домами из красного туфа, рынком, на верхнем этаже которого в кафешке делали такой люля-кебаб, что хотелось устроиться там посудомойкой, чтобы постоянно вылизывать кастрюльки. А роскошный Баку, с куполами знаменитых бань, с гордыми собою и своим многонациональным городом бакинцами. Куда все это ушло? Как мы остались с тем, что есть сейчас на Кавказе? Будет ли когда-нибудь преодолена та взаимная, но чересчур уж надуманная и театральная для конца ХХ века, ненависть между тамошними народами? Прелестны, певучи, экзотичны звуки кеманчи. Мелодии Саят-Новы переплетаются с трепетными мугамами, дрожат, вибрируют струны древней скрипки, меняющей глубину тона в зависимости от едва заметных поворотов ее на колене исполнителя. Кеманча поет и танцует. Но грустно-грустно... И зал пуст... И нет сидящих в задумчивости плечом к плечу черноволосых дружелюбных кавказцев, гордых тем, что в самом центре Москвы звучит их национальная музыка,такая прекрасная, такая вся насквозь восточная. На скамейках несколько зачарованных странными печальными звуками русских молодых ребят, мы и негр за баровой стойкой, которому глубоко плевать на армянские лаваши и ленкоранскую кюльчу, пряную от шафрана и корицы. Он разливает мылистое немецкое пиво в высокие стаканы.