Глава 11.
- ? - кратия.
На дурака не нужен нож,
Ему покажешь медный грош -
И делай с ним, что хошь.
Булат Окуджава.
Что такое государство?
На протяжении многих веков и даже тысячелетий разные народы давали разные ответы на этот вопрос, но при всей несхожести формулировок они были выдержаны примерно в одной тональности. Государство - это нечто священное и сверхценное, возвышающееся над живыми людьми с их сиюминутными заботами. Земной аппарат управления воспринимался как приложение к иерархии небожителей. Помните: “обожествление великокняжеской власти - естественная форма мировосприятия средневековых людей...”?
Классический либерализм противопоставил этой почтенной традиции “социальный контракт” - гениальное изобретение, которое можно рассматривать и как практическую реализацию одного из евангельских заветов, совершенно забытых христианами: “вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими; Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою.” (1)
“Вельможи” превращаются в обычных работников, которых гражданское общество нанимает для выполнения определенных обязанностей, соответствующих их специальности, точно так же как отдельный гражданин может нанять для ремонта квартиры штукатуров или маляров.
Поэтому “венчание на царство” монарха и инаугурация демократически избранного президента имеют совершенно разный смысл. Первое - священнодействие, в результате которого “помазаннику” передается некое особое качество, возвышающее его над прочими людьми; второе - торжественная, но вполне рациональная церемония, которой страна отмечает заключение контракта (срочного трудового соглашения на оговоренный в Конституции срок) между специалистом по управлению и его нанимателями- налогоплательщиками.
По мере перерождения классического либерализма в химеру “либерастии” простой и практичный алгоритм взаимоотношений общества и государства подвергается удивительным деформациям.
Некоторые государственные институты, например, судебные, получают противоестественные полномочия. И дело не в неправом суде как таковом (гл. 5). Безграмотные или продажные судьи во все времена выносили несправедливые приговоры. Суд далек от совершенства как всякое человеческое учреждение. Удивительно (и ново) то, что под “право” на несправедливый суд подводится теоретическая база. Нас всерьез убеждают в том, что очевидную глупость нужно “уважать” и принимать за истину без всяких на то оснований.
Отметим еще и то единственное, что представляло интерес в “деле” Клинтона и Моники. Должностные лица (судейские и парламентские) под угрозой уголовного наказания требовали у граждан официальных показаний (!) об их интимной жизни. И никто - ни президент “свободной страны”, ни его “подельницы” - не возмутился и не воспротивился такому унижению. Послушно предъявляли пятна спермы на одежде и половые органы для опознания. Многомиллионная аудитория тоже воспринимала происходящее как должное, в лучшем случае - как эротическое шоу, в худшем - как триумф демократии.
Одновременно либеральная “общественность” ведет с государством - со своим собственным, демократически избранным! - войну на уничтожение, как будто это вражеская оккупационная администрация; причем в тех областях, где государственное регулирование необходимо и незаменимо.
Накануне ВИЧ-пандемии одним мастерским ударом была развалена карантинная система. Оказывается, нельзя обследовать на ВИЧ без согласия пациента. Основание: “права человека”, “privacy” - неприкосновенность частной жизни. “Западная система оказалась несостоятельна, - комментирует начальник отдела профилактики СПИД МЗ РФ Михаил Наркевич, - Многие страны хотят внедрять у себя российский опыт выявления по возможности всех больных” (2) Но боюсь, что уже поздно. Вирус распространился по планете и погубил, по самым скромным подсчетам, 10 миллионов человек. Да и от “российского (точнее, советского) опыта” борьбы с венерическими заболеваниями остались к концу столетия одни воспоминания.
Зато “privacy” неприкосновенна. Как частная собственность. То есть доступна самому грубому прикосновению в одних случаях, когда удовлетворяется нездоровое любопытство ass-media или выполняется политический заказ, и надежно ограждена законом, если речь идет о спасении людей от смертельной болезни.
С научной точки зрения - и в этом либеральный историк согласится с марксистом - государство не свято и не проклято. Оно - объективная реальность, и появилось в определенных исторических условиях для решения некоторых (вполне реальных) проблем. Не в последнюю очередь - для обуздания той стихии насилия, которое захлестывало примитивное общество, лишая смысла всякую созидательную деятельность.
“Лучше притеснение от султана на сто лет, чем притеснение подданными друг друга хотя бы на один год” - эту старинную арабскую поговорку приводит Шахразада в “Рассказе о старухе и паломнике”. (3) Схожие формулировки мы встречаем у других народов - в скандинавской “Саге о Греттире” и в древнерусской “Повести временных лет”.
Государство монополизирует насилие и ограничивает его рамками закона. Это теория. На практике закон может быть несовершенен, исполнители порочны, да и сам “султан” не лучше. Против такого государства на протяжении многих поколений боролись настоящие либералы (рука об руку с социалистами). Нынешние наследники, вроде бы, продолжают их дело.
Согласно одной из исповедуемых ими догм, “свободу личности” можно ограничить только официально. Человек с автоматом, но без погон и удостоверения, свободе как бы и не угрожает. Потому-то борьба за свободу и превращается в борьбу с государством, за которым либералы не признают право на насилие - то есть то самое, для чего государство предназначено. Причем установка “Государство не имеет права на насилие” открыто не провозглашается - она просто проводится в жизнь явочным порядком в самых разных ситуациях.
“Недемократично” разгонять “контр-культурную” блатхату в заброшенном доме!” (пусть подростков и дальше сажают на иглу). “Негуманно стрелять в вооруженного преступника - ведь у него было такое трудное детство!” (пусть теперь трудное детство будет у осиротевших детей полицейского, в которого преступник выстрелит первым). “Неплюралистично закрывать газетенку, которая из номера в номер разжигает национальную ненависть!” (ведь потом властям придется применять силу для прекращения резни, а мы их за это осудим.)
В каждой из этих ситуаций остается неизменным то, что всегда отличало идеологию от науки: неконструктивность. Целью критики является не решение реально существующей проблемы, а ее использование для очередного утверждения непогрешимых догм.
Может быть, некоторые наивные идеалисты действительно верят в то, что парализуя государственное насилие, они снижают общий уровень насилия в обществе. Это прискорбное заблуждение.
Из неограниченной личной свободы вырастают диктатуры маленьких (и немаленьких) калигул над окружающими людьми.
Если в порыве борьбы за “абсолютную чистоту” разбить все унитазы и порезать трубы автогеном, канализация существовать не перестанет. Просто примет архаичные формы. Канализацией будет канава с нечистотами.
А государством - ближайшая банда.
Мы привыкли рассматривать тоталитарный режим как нечто централизованное. Однако исторически это вовсе не обязательно. С точки зрения простого трудящегося человека феодальная раздробленность - тот же тоталитарный режим, только неупорядоченный; он не лучше феодального абсолютизма, а хуже - не зря же горожане поддерживали королей-объединителей.
Свобода и гражданские права гарантируются не бездействием государственных институтов, а их демократическим характером, общественным контролем над властью, строгим соблюдением “социального контракта”.
Вроде бы, никто с этим не спорит (как в ЦК КПСС никто открыто не опровергал марксистскую концепцию “отмирания государства”, а при дворе Ивана Грозного - Нагорную проповедь). Но позиция либералов по конкретным вопросам, от финансовой политики до изобразительного искусства, отмечена нарастающим антидемократизмом.
“Социальный контракт” подрывается с разных сторон.
Если отношения с властью строятся на договорной основе, то у договора должен быть, во-первых, предмет. Он обозначается в программе победившего на выборах кандидата (или партии): “в случае предоставления мне властных полномочий обязуюсь сделать для вас то-то и то-то, а того-то и того-то не делать...”, причем программа эта должна быть по возможности конкретной. Представьте себе договор о ремонтных работах, состоящий, с одной стороны, из общих слов: “улучшить, углубить, максимально усовершенствовать...”, а с другой - со стороны заказчика - из вполне конкретных обязательств по предоставлению материалов и денежных средств. Вы скажете, что такой договор глупому домовладельцу подсунули жулики. И будете совершенно правы.
Точно так же приходится оценивать и “выборы”, на которых все предложенные программы безлично- обтекаемы до такой степени, что “консерватора” от “социал -демократа” не может отличить даже профессиональный “политолог” (гл. 1).
Естественно, их никто и не читает, кроме тех, кому положено по работе.
Между тем, именно под такое примитивное жульничество подводится теоретическая база: это-де не обман дорогих сограждан, а историческая победа “постиндустриальной” демократии, которая преодолела жесткие партийные разногласия, характерные для прежней, индустриальной эпохи. Если бы “политология” была настоящей наукой, то в ответ звучал бы простой вопрос:
-Позвольте, господа! Профессиональный политик, затевая “хождение во власть”, не может не иметь плана действий во власти. И он вполне конкретен. Иначе политику и его партии спонсоры не дали бы ни копейки. А предвыборная программа, из которой ни о чем нельзя составить внятного представления, свидетельствует не о том, что плана нет, а о том, что план по каким-то причинам скрывается от избирателей.
Видный деятель республиканской партии США Патрик Бьюкенен был подвергнут остракизму и изгнан из партии за то, что начал открыто высказываться по тем острым проблемам, которые обсуждаются миллионами на кухнях - то есть в гостиных - но табуированы в “большой политике”. Например, о том, как организованные меньшинства навязывают свою волю большинству. “Книга Пэта Бьюкенена (“Республика. Не империя”), рискнувшего заговорить именно об этих проблемах, нарушила молчание. Первой реакцией... явилась “общественная казнь” автора” (4).
Следующий шаг - просто отложить программы в сторону, снять с обсуждения (они так интересны и насыщенны, что их исчезновения все равно никто не заметит) и превратить выборы в персональный конфликт Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем, то есть в “мыльный” сериал, поставленный профессиональными “имиджмейкерами” за большие деньги. “Хорошо, - скажет избиратель, - Я могу оценить по крайней мере нравственные качества политиков. Лично для меня они важнее всяких там политологических тонкостей. А подонок опасен под любым партийным знаменем.” И в этом была бы своя логика. Но, к сожалению, в условиях, когда средства массовой информации имеют право на ложь (см. гл. 3), создаваемые ими “имиджи” политиков могут соответствовать реальности в очень разной и непредсказуемой степени. Фактически электорат оценивает не реального кандидата, а роль, сыгранную актером на фоне оплаченной массовки и дорогих декораций.
Отвлечь внимание - необходимый элемент любого мошенничества. Здесь внимание сознательно и целеустремленно переключается с главного - с предмета заключаемого соглашения! - на то, какие трусы носит кандидат: в горох или в полоску.
Именно это дает нам право утверждать, что “масс-медиа как институт становится важнейшим ограничителем демократии в демократическом обществе”.
Причем по мере совершенствования (и удорожания) политического театра число актеров-протагонистов увеличивается, а сценарий усложняется, и включает не только благородные поступки “правильного” кандидата, но и контр- игру “непримиримых соперников”, которые на редкость своевременно выставляют себя в неприглядном виде, подчеркивая достоинства героя.
Слава Богу, мы понимаем, что артист, играющий святого, в жизни не обязательно святой, и что два человека, которые по сценарию боевика должны стрелять друг в друга из огнеметов, вечером после съемок вместе пьют пиво и ходят по бабам.
Но политические программы и боевики показывает один и тот же телевизор. В чем разница? Разве только в том, что актеры- непрофессионалы иногда проговариваются. Анатолий Чубайс вдруг заявляет перед камерой: “Мне Лужков подарил книгу с надписью: “Тактическому оппоненту, но стратегическому союзнику”.(5)
В той мере, в какой выборы превращаются в коммерческое шоу, они уже не имеют отношения к демократии. То есть выборами-то они остаются, но не для тех, кто бросает в урны бюллетени, а для тех, кто носит деньги коробками из-под ксерокса. Круг этих избирателей достаточно ограничен.
Как сформулировал Борис Березовский, “власть нанимается на работу капиталом. Форма найма называется выборами”. (6) Его же оценка (позитивная, разумеется) президента Бориса Ельцина: “Президент - человек глубоко либеральных взглядов”. (7) Его же политическое кредо: “Все направлено на отстаивание либеральных ценностей”. (8)
Вот как современный либерализм соотносится с демократией. Умри, Борис, а лучше не скажешь. Впрочем, Джордж по поводу демократии высказался не хуже (гл. 2- А).
Но в реальной жизни политику все-таки приходится время от времени формулировать позицию по конкретным вопросам, волнующим людей.
Представьте себе парламентария, который победил на выборах в сельскохозяйственном регионе, пообещав снизить налоги на фермеров. И голосовал потом за снижение налогов с кого угодно: с брокеров, дилеров, маклеров, с игорных домов - но только не с фермеров. Что с ним делать дальше? Наверное, то же самое, что и с любым другим работником, не желающим выполнять работу, на которую подрядился. “Нет! - говорят современные либералы, - Право отзыва и императивный мандат (то есть обязанность депутата до конца срока поддерживать ту партию, от которой он выдвигался) ограничивают независимость парламентариев. Члены парламента должны голосовать в соответствии с собственной совестью”. Именно в таких выражениях мне это объяснял немецкий коллега- историк, когда я спросил, может ли быть отозван из бундестага депутат, заявлявший себя пацифистом, а потом голосовавший за войну.
И когда мы читаем в газетах, что демократические власти вынуждены принимать “непопулярные” (т.е. недемократические) решения, потому что заставляет “рынок” (неодушевленный предмет, что ли?); или про отмену смертной казни парламентом страны, где подавляющее большинство граждан выступает за ее применение, то это “осетрина второй свежести” - терминологические бессмыслицы чистой воды. С таким же успехом генералы могли бы претендовать на то, чтобы объявлять войну и заключать мир независимо от гражданских властей, “в соответствии с собственной совестью”.
Такой генерал называется уже не генералом. И парламент, независимый от избирателей - это не парламент. Олигархия, хунта, камарилья - все что угодно, но не парламент.
Конечно, житейские обстоятельства, в том числе и мнения людей, переменчивы. Но если государственный деятель пришел к выводу, что он не может (или не хочет) выполнять взятые на себя обязательства, совесть требует для начала подать в отставку. Того же требует и элементарная логика.
А если неглупые люди начинают упорно повторять нелогичные вещи, за этим должен скрываться какой-то рациональный смысл. В данном случае - отстранение большинства от принятия политических решений и “ползучий” пересмотр договорных принципов взаимоотношений граждан с государственной властью.
Договор непонятно о чем, который не обязательно исполнять.
Понимая (а скорее чувствуя), что их планомерно облапошивают, граждане выработали две формы неорганизованного протеста. Первая - просто не ходить на избирательные участки. “Политологи” рассматривают массовое неучастие в выборах как очередной триумф в области прав и свобод: мол, не хотят - и не голосуют. У нас никто никого не неволит. Полагаю, в действительности все не так просто. Безразличие избирателей к выборам может быть следствием не только ленивой убежденности в собственном благополучии при любом исходе, но и отсутствия выбора как такового: когда ни в одном из кандидатов, допущенных элитой к участию в процедуре, рядовой гражданин не видит выразителя своих интересов. Политика в целом воспринимается как “грязное дело” несимпатичных, лживых людей. Косвенно эту трактовку подтверждают данные некоторых опросов (к которым, конечно, нужно относиться с осторожностью). В Польше граждан спрашивали, какие профессии вызывают у них наибольшее уважение. Первое место занял преподаватель ВУЗа, а министр, депутат и просто “политик” - 14-е, 16-е и соответственно 21-е, намного уступив фермеру и токарю.(9) Причем симпатизируют всем трем категориям “народных представителей” много меньше половины участников опроса.
Второй вариант - время от времени переизбирать политиков, “засидевшихся” на высоких постах, по принципу “хай гирше, та иньше”. Наверное, такие перетряски лечат “отцов отечества” от излишнего высокомерия и рубят некоторые коррупционные связи, однако при отсутствии реального выбора средство становится все менее эффективным. Достаточно посмотреть, кто пришел в Германии на смену “надоевшему” Гельмуту Колю.
Настоящая демократия возвращается в те узкие “полисные” рамки, которые ей предписал Аристотель. “Для того, чтобы выносить решения на основе справедливости и для того, чтобы распределять должности по достоинству, граждане непременно должны знать друг друга - какими качествами они обладают.” (10) В местном самоуправлении события и действующие лица известны каждому из личного опыта, механизм принятия и исполнения решений тоже у всех на виду. Недобросовестному “посреднику” очень трудно вклиниться между гражданином и его представителем во власти. Напротив, внешняя политика всегда носила откровенно феодальный характер, и сейчас остается таковой, потому что максимально удалена от личного опыта избирателя, от его конкретных повседневных интересов. Кстати, “феодальный” - не метафора, а строгое определение. До сих пор считается нормальным присоединение целых регионов к чужому государству вопреки однозначной воле их населения (Сербские Краины, Приднестровье етс). Именно феодальное право допускает дарение земель с крепостными и не видит принципиальных различий между административными границами и государственными. (11) И торжествует оно не оттого, что европейские или американские избиратели - злые и жестокие люди. Просто бессмысленно спрашивать: “как вы относитесь к событиям в Боснии?” у человека, который вчера впервые услышал это слово. Заинтересованной властной группировке легче оправдать убийство сотни женщин и детей в какой-нибудь далекой стране, нежели изъятие водительских прав у одного соседа- соотечественника.
В главе 3 мы говорили о том, что настоящий свободный выбор возможен только в пределах компетентности. Вот почему демократия неотделима от просвещения. Традиция всеобщей грамотности зародилась у протестантов (в России - у старообрядцев) в самоуправляющихся церковных приходах. И классический либерал был, как правило, просветителем. Причем нередко просвещение именно насаждалось. “Только в конце Х1Х в. после длительного сопротивления родителей-крестьян (и родителей - надомных рабочих) в большинстве стран Центральной Европы удалось ввести регулярное посещение школы сельскими детьми.” (Райнхард Зидер) (12)
Позиция современного либерала прямо противоположная.
С конца 60-х годов на Западе, а в 90-е и у нас распространяется (по сути насаждается) так называемая “свободная школа”, в которой детей не учат.
“Учитель в школе (канадской - И.С.) не может сказать, что ученик плохо написал контрольную - ведь тот может обидеться... Нарушивший правила политической корректности учитель моментально теряет не только работу, но и право преподавания в школе. Результаты не замедлили сказаться: 25 % выпускников средней школы функционально безграмотны, т.е. не умеют толком ни читать, ни писать...” (13)
Первое зло - отметки. “Ученик находится в напряжении: вызовут - не вызовут?... Ну, а если еще “двойку” или “тройку” получит, считай, совсем бедолага отключился” - рассуждает профессор Наталья Истомина (14) (интересно, каким образом она сама дослужилась в советской школе до доктора педагогических наук и как преподавала в ВУЗе, не признавая двоек и даже троек?)
В английской школе Саммерхилл “вместо того, чтобы идти на урок, дети могут по своему желанию поиграть, посидеть в кабинете изобразительного искусства, построить в лесу шалаш или даже заскочить в город...” (15) “Недавно между правительством штата Калифорния и федеральным правительством произошли настоящие юридические баталии, известные как “Калифорнийские войны”... Федеральное правительство сочло неконституционным требование властей штата о введении в школьный минимум умения делить 111 на 3 без помощи калькулятора, поскольку, по мнению первого, это слишком сложная операция... В курс физики калифорнийцы, возглавляемые нобелевским лауреатом Гленом Сиборгом, включили изучение трех фазовых состояний воды, но сенаторы опротестовали и этот пункт, найдя здесь противоречие с федеральной программой, предусматривающей изучение лишь воды и льда, превращающегося из воды в холодильнике. Абстрактное же понятие водяного пара они сочли слишком трудным для чернокожих школьников...” (академик Владимир Арнольд) (16) Зато теперь в США дети, страдающие олигофренией, могут “обучаться в нормальных школах со своими сверстниками... Здоровые учатся толерантности, терпимому отношению к другому, пусть и “странному” человеку.” (17) Вопрос о том, учатся ли они при этом еще чему-нибудь, либеральных педагогов не занимает. На него отвечает мой бывший соратник по “самиздату”, физик, работающий сейчас в одном из американских университетов. Его новые коллеги - американцы старшего и среднего поколения хорошо образованы. Зато молодых трудно чему бы то ни было научить из-за отсутствия элементарных знаний на уровне начальной школы. Естественно, я не могу указать имя “респондента” и название университета (если “общественной казни” подвергся Пэт Бьюкенен, то что будет с никому не известным приезжим из России?).
Сопоставление квалификации учителей из США и Китая показало полное превосходство китайцев: в конце ХХ века больше половины американских учителей оказались не в состоянии разделить 1 1/4 на 1/2, “более 90% сочли верным утверждение, что с увеличением периметра фигуры, в частности, прямоугольника, возрастает и его площадь. Лишь один смог построить контр- пример.” (Игорь Шарыгин) (18)
Следующий шаг по пути реформ делает директор российского Института образовательной политики (!- И.С.) Александр Адамский. Он критикует коллег из Академии Образования за то, что до сих пор “сохранен главный принцип советской школы - учебный предмет как основа содержания образования. Этому принципу уже лет 500, он устарел, как конная тяга или паровой двигатель, ему на смену давно пришли более современные способы организации содержания образования ...” (19) Какие? “Проектные”. Или “школа -парк”. Хочется добавить: “школа- дискотека”. “Школа -пивная”. Мало ли куда подростку захочется “заскочить”...
Хотелось бы только уточнить, где учатся дети самих “реформаторов” - в парке или в дорогих спецшколах с ВУЗовскими преподавателями и регулярными экскурсиями за рубеж?
Подчеркиваю: речь идет не о ранней специализации, при которой дети, получив самое общее базовое образование, в дальнейшем углубленно изучают те предметы, к которым имеют природную склонность, и не мучают себя тем, к чему склонности не имеют. Это - реальная проблема для серьезных исследований и дискуссий. А либеральные идеологи ставят вопрос о праве ребенка не учиться, то есть о праве на невежество, дополняя им список фундаментальных “прав и свобод”.
Когда “консерваторы” из английского Управления стандартами образования стали требовать от школы Саммерхилл соблюдения этих самых стандартов, то есть знаний, директор Зоя Ридхед возразила - “главным успехом школы” нужно считать совсем другое. “Дети здесь знают, что их свобода реальна. Они знают, что действительно могут принимать решения, изменяющие их жизнь...” (20)
“Очень многие школы в России стремятся прорваться в иной слой образования... Директор Краснодарской школы № 23 сделала доклад о том, что свобода может быть целью образования. И это был доклад теоретика, а не просто директора с передовым опытом...” (21) “Учитель из всезнающего наставника превращается в помощника и консультанта... Изначально правильного ответа нет и не может быть...” (22)
Последняя сентенция (откровенно бредовая) вынесена в подзаголовок “аналитической” статьи в специальном издании для учителей “Первое сентября”. Прорывайтесь в “иной слой образования”, дорогие коллеги. Кто написал “Руслана и Людмилу”? Может, Шекспир, а может, Пушкин. Эти “версии” абсолютно равноценны, потому что “правильного ответа нет и не может быть...”
На протяжении тех самых пяти веков, о которых с раздражением вспоминает Адамский, правом человека считалось как раз право на образование, которое в какой-то мере выравнивало стартовые возможности элитарного отпрыска и простолюдина. Под откровенно демагогическими лозунгами это реальное право, завоеванное многими поколениями, отбирают назад.
Верите ли вы в “добросовестное заблуждение” профессионалов? В то, что человек, двадцать лет проработав сантехником, в трезвом состоянии не отличит смеситель от смывного бачка? Что доктор экономических наук искренне считал Мавроди “предпринимателем”, который вернет деньги - и по доброте душевной делился своей искренней верой с читателями газет?
Люди, изучавшие в ВУЗах возрастную психологию а потом защищавшие диссертации по методике преподавания, и без меня прекрасно понимают, что ребенок не способен “свободно принимать решения, изменяющие его жизнь” и выбирать между уроком математики и игрой в карты как между двумя равноправными вариантами проведения времени. Вряд ли американские сенаторы действительно считают негров от природы неспособными усвоить, что такое водяной пар. Это все-таки сенат, а не Ку- Клукс- Клан. И олигофренов приводят в нормальную школу не для того, чтобы поднять их до уровня здоровых детей - ведь не сами же олигофрены это придумали. Воспитание доброты, сопереживания больному сверстнику - прекрасная задача, но почему она решается за счет образования? Никто же не включает безногих инвалидов в хоккейную команду или в личную охрану “голливудских звезд” - только ради того, чтобы инвалиды не чувствовали себя ущемленными. Понятно, почему. Потому что результаты чемпионата небезразличны для владельцев клуба, не говоря уже о результатах деятельности телохранителей. А выучатся ли чему-нибудь чужие дети или выйдут из школы безграмотными - либеральному гуманисту в общем-то все равно.
Или не все равно? Как пишет Борис Кагарлицкий, “чем более дебильное, безграмотное и бестолковое население, тем меньше опасности, что оно сумеет воспользоваться своими политическими правами... Дебилизация населения становится вопросом жизни и смерти для поддержания стабильности политической системы”. (23)
В сфере образования реализуется та же программа, которая побуждает подменять искусство субкультурными суррогатами (гл. 7). Программа общественного неравенства.
“Развал искусства на элитарное и кичевое - данность”, - объявляет очередной “культуролог” Семен Файбисович. (24) Слово “кич” - от немецкого “kitsch”, “дешевка” (БЭС).
Почему “данность”? Кто и когда ее “дал”? Какими научными исследованиями она подтверждается?
Любой человек, даже малообразованный, с ходу назовет десятки произведений, сочетающих высокий художественный уровень с массовой популярностью. Может быть, не стоит поминать всуе - но тиражи Нового Завета гораздо больше, чем Марининой и Сидни Шелдона вместе взятых. Хотя даже завзятый атеист не станет утверждать, что Евангелие от Матфея - это “кич”.
Разделение художественной культуры на претенциозную заумь для “элиты” и суррогатную дешевку для “масс” не имеет отношения ни к какой науке. Эта “туповатая схемка” (по определению Бориса Жукова) обязана своей “данностью” исключительно тому, что таков на сегодняшний день социальный заказ.
На всякий случай поясняю. Искусство делится не на патрицианское и плебейское, а на высокое (то есть требующее от аудитории специальных знаний) и народное, то есть популярное, причем они вовсе не противостоят друг другу, а сосуществуют, порою в творчестве одного и того же художника, постоянно обмениваясь ценностями. Что касается индустрии суррогата и “элитарного ритуала” (то, чем “бомонд” обозначает и подчеркивает свое отличие от “быдла”) - эти явления лежат в совершенно иной плоскости. Ни то, ни другое вообще не является искусством.
Интересно было бы сравнить неолиберальную “культурологию” с хрестоматийным документом, которому недавно исполнилось 100 лет - с докладом В.И. Немировича-Данченко Московской городской Думе:
“Вся разница между дорогим театром и народным заключается только в большей или меньшей доступности их, в большей или меньшей дешевизне и количестве мест... То, что восхищает глубоко развитого и образованного зрителя с неиспорченным, здоровым вкусом, то не может не потрясти зрителя вовсе не подготовленного...Мерилом для составления репертуара и его сценического воплощения должны стать... требования наиболее развитого современного зрителя...” (а не “стремление подлаживаться под мало развитой вкус толпы”).
Идея специально приспособленной под “мало развитой вкус толпы” суррогатной “массовой культуры”, оказывается, существовала задолго до ТВ и “коммерческого” кинематографа - именно против нее направлена полемика Немировича в 1898 г. “Раз драматические представления служат высшим целям искусства, репертуар должен быть исключительно художественным, исполнение возможно образцовым...Нет ни малейшей надобности ни с какой побочной, антихудожественной целью прибегать к бульварной мелодраме, крикливой феерии или тенденциозной бытовой картине”, то есть к “пошлости”. (25)
Автор доклада вовсе не был социалистом - с точки зрения тогдашних левых он типичный представитель “доктрины малых дел”, то есть либеральный просветитель. Не был он и оторванным от жизни идеалистом. Наоборот. В дополнение к прочим своим заслугам Немирович- Данченко должен считаться одним из основателей экономики зрелищного предприятия (то, что потом стало называться “шоу- бизнесом”). На 1 всероссийском съезде сценических деятелей в 1897 г. он был председателям отдела по вопросам материального обеспечения. То, что они со Станиславским предлагали Думе - это театр как большое многоотраслевое предприятие, И если уж судить по плодам, то есть по практическим результатам, то из либерально-демократической программы Станиславского и Немировича выросло великое искусство, а из программы Файбисовича и Ко - “Арт-манеж”...
***
Подвести черту нам помогут замечательные в своей откровенности высказывания банкира Андрея Рапопорта - в “своей” аудитории (журнал “Искусство кино”) он мог не заботится о дипломатичных формулировках.
“Мы здесь не только строим новые экономические отношения, мы - в какой-то степени еще и миссионеры, живущие среди народа, не знавшего цивилизации... Может быть, я сейчас скажу очень циничную вещь, но сами по себе люди никого не интересуют. Всех интересуют, как сказал еще Маркс, потребительские свойства. Мне по большому счету наплевать, какой клиент ко мне пришел - с наколками или без... Я просто убежден, что наши проблемы возникают только от нашей сложности. Упростить бы ее. Что на практике, кстати, блестяще сделал Мавроди: он упростил процедуру, и она стала понятна всем.” (26)
Если не считать Маркса, который приплетен ни к селу, ни к городу, здесь каждое предложение насыщено информацией. Четко обозначен тот исторический альянс, которому мы посвятили 6 главу. Мессианские претензии сочетаются с демонстративным аморализмом.
И когда приверженцы этой идеологии бросаются защищать “права и свободы человека” (которого глубоко презирают) от злого государства, олицетворяемого то врачом, то школьным учителем, то честным полицейским, который посмел явиться к Мавроди с обыском не после того, как наворованное вывезено в “оффшоры”, а до - такую борьбу за свободу волей-неволей приходится рассматривать как разновидность МММ.
“Упрощение процедуры” - это вовсе не то, о чем написано в рекламной афише. Не освобождение человеческой личности от внешнего регулирования и принуждения, а замена привычных, контролируемых, в хорошем смысле либеральных управленческих технологий на новые, более изощренные и циничные, к которым у общества не выработано иммунитета.
Конечно, хорошо, когда управление людьми не связано с прямым насилием. Можно считать это прогрессивным явлением (хотя и в древности трудно отыскать такой режим, который держался бы исключительно на насилии: оно всегда сочетается с “промыванием мозгов”).
И если сравнивать стадо в хаки, марширующее под портретом Вождя- Отца, и стадо в цветастых маечках, которое по команде из телевизора то взвизгивает от восторга, то морщится от омерзения, не забывая в едином ритме похрустывать чипсами из миллиона одинаковых пакетиков - то второе, вроде бы, безопаснее. “Вроде бы” - приходится уточнять в свете некоторых последних событий, поколебавших уверенность в добродушной травоядности этого контингента. Может быть, он травояден ровно до тех пор, пока “ящик” не объяснил, что кровь врага - “лучшее средство утолить голод”. Но в любом случае ни первое, ни второе стадо не ассоциируется с понятием “хомо сапиенс”.
А как определить сознательную деятельность по превращению нормальных людей - от рождения ничем не хуже тех, кто объявил себя “элитой” - в тупые стада, пассивный объект чужих манипуляций? Неужели это называется демократией?
1* Евангелие от Марка. 10, 43 - 44.
2* Латышева М. Жизнь или права человека? - Сегодня, 2.03.2000
3* Книга тысячи и одной ночи. М, Изд. худ. литературы, 1959, т. 5, с. 7.
4* Дунаев В. Пэтрик Бьюкенен: скандальный стратег. - НГ, 26.10.1999.
5* НТВ. Глас народа. 25.11.1999.
6*Березовский Б. - Время МН, 12.07.1999.
7* Он же. НТВ, Итоги, 11.04.1999.
8* Он же. НТВ, Сегодня, 16 ч., 4.06.1999.
9* Корнилов Л. Польское понятие о справедливости. Изв, 26.09.1996
10* Аристотель. Политика, кн. У11, 1У, 7 - Сочинения, т. 4, М, Мысль, 1983, с. 598.
11* См. Смирнов И. Двор порядка. - Культура, 4.11.1995.
12*Зидер Р. Социальная история семьи в Западной и Центральной Европе. М, Владос, 1997, с. 44. Там же см. с. 97.
13* Россинская А. Нельзя толстого звать толстым. - Сегодня, 7.10.1995.
14*Истомина Н. Еще раз про любовь. - Лит. Газета, 1999, № 39.
15* “Позвольте нам быть...” - Солидарность, 2000, № 6.
16* Арнольд В. “Важно больше интересоваться наукой, чем своими успехами в ней...” Интервью О. Макаровой. - Школьное обозрение, 2000, № 1, с. 25.
17* Умственно отсталые в социально передовых - Время новостей, 18.04.2000
18* Шарыгин И. Что плохого в тестах? - Школьное образование. 2000, № 1, с. 30.
19* Адамский А. 12-летку придется отложить. - Сегодня, 26.04.2000.
20* “Позвольте нам быть...” Цит. соч.
21*Адамский А. Теория образования может родиться в школе. - Первое сентября, 2000, № 23.
22* Лосевская Е. Технология, опровергающая миф о среднем ученике. -Там же.
23* Кагарлицкий Б. Образование как подрывная сила - Школьное обозрение, 1999, № 2-3, с. 44.
24* Файбисович С. Художник и зритель. - ОГ, 1995, № 26.
25* Немирович - Данченко В.И. Московский общедоступный театр. - Рецензии. Очерки. Статьи. Интервью. Заметки. М, ВТО, 1980, с. 211.
26* The thing или Смотрите, кто пришел. Подборка цитат из журнала “Искусство кино”. - Солидарность, 1995, № 11.