Юрий Борисов

• НАШЕ СВИНЯЧЬЕ ДЕЛО
• РОЖКИ
• ШТУРВАЛ, КОМПАС И ВОДОЛАЗНОЕ БЕЛЬЕ
• ЧУДО
• ХОЗЯИН! НЕ УВОЛЬНЯЙ!
• ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ С КОНФИСКАЦИЕЙ ЗА ТО, ЧТО ПО НАЦИОНАЛЬНОСТИ... РУССКИЙ

    Был у одного НИИ под Ленинградом полигончик. Небольшой такой: верст пять на десять. Забавное было местечко...
    Там примерно раз в квартал испытывали нечто для чего-то. На это время институтский ВОХР вокруг кордоны выставлял, дабы супостат это секретное нечто не узрел. Про местных жителей даже не говорю: у них чуть фотоаппараты на это время не конфисковывали.
    А все остальные сезоны (около десяти месяцев в году) никаких признаков особости в тех краях и не замечалось. Поселочек рядом по диагонали шел, и местные лица гражданской национальности шлялись по полигону, как попало. Даже деревенька возле самой границы полигона приросла нахаловкой.
    Но тем не менее числилась эта поросль кустов особо режимной территорией, а стало быть, за нашей конторой.
    И вот как-то раз, в очередной пересменок между испытаниями, поддатый колхозный шофер решил срезать угол через полигон. И, как следовало ожидать, наехал в аккурат на окопчик для испытателей, и грузовик перевернул. И хрен бы с ним, но в кузове было у него десятка два хрюшек — всенародное достояние в счет госпоставок на мясокомбинат. Каких свиней передавило, какие попытались разбежаться... Но деревенька нахаловская слишком близко оказалась...
    Очухался водила — нет свиней, только пятна кровавые. Плакали три тонны живого веса.
    Колхозный пред — заяву катать в местную ментовскую, что, мол, похищено общественной собственности двадцать голов импортных производителей, за валюту купленных...
    Те, конечно, заяву взяли без возражений — что они свою территорию не знают? И с чистой совестью отказали ее нам, по подследственности. Территорию ваша и свинячье дело ваше.
    Прибыли мы туда через трое суток из Питера — как спецпочта добралась — как раз после хорошего первого ливня с грозой. Походили, поглядели: и поняли, что места тут тихие, ловить тут не хуя. И посему единственная наша надежда поднять этот "глухарь"* была на то, что в деревне кому-то мяса не хватило, и он, выполняя свой гражданский долг советского человека, из зависти всех заложит.
    Но как глянули мы на эту деревеньку из пятнадцати дворов, то сразу поняли, что в ближайший год они в талонах на мясо нуждаться не будут...
    На все про все у нас, в соответствии с УПК, было десять дней. И мотаться за полста верст в эту глухомань, которая только под столицами и бывает, где автобус три раза в сутки, по обещанию, ходит; а про чугунку детям байки бают, ну совершенно не улыбалось дознаваться по дворам: кто какую хрюшку себе на харч пустил.
    А посему устроили мы в конторе совещание, типа мозгового штурма. В итоге вылепили коллективно одну, но светлую мысль. И пошли в "Гостиный двор" готовиться к трудной и опасной командировке на место происшествия — допрашивать местное население.
    Через два дня приехали мы обратно. Видок у нас был: то ли в вытрезвитель пора, то ли только что нас оттуда выпустили.
    Наутро, когда голова более-менее прошла (пиво — лучший панадол), сели мы писать постановление. Все чисто, не подлезешь (цитирую по оригиналу, кто не верит — заходите: я вам архивный номер дам):
    "Согласно показаниям граждан (перечень фамилий и адресов) свиньи, после аварии машины их перевозившей, построились за вожаком, вошли в воды Финского залива и поплыли в направлении г. Кронштадт...
    * Глухарем в Питере испокон веку менты глухие дела называют, те что раскрытию вообще не подлежат, по определению (прим. Автора)
    Учитывая вышеизложенное и руководствуясь ст. ст. 113 т 114 УПК РСФСР

    ПОСТАНОВИЛ:

1.    Материал направить по подследственности в Кронштадское РУВД г. Ленинграда..."

    Прокурор это проглотил и ушел материальчик спецпочтой в Кронштадт. А для попутного ветра мы в отделе внеочередную пьянку устроили.
    А где-то года через два, совсем по другой надобности казенной, занесло меня со стажером в город морской славы — базу Дважды Краснознаменного Балтийского флота. И проснулось во мне, прямо скажу, нездоровое любопытство: а что местные сыскари с нашими свиньями сделали. Хотя, в общем-то, это уже было не мое свинячье дело. За такие любопытствования в розыске можно и по рылу схлопотать.
    Всовываюсь я в кабинет и, приготовившись сразу к побегу, вежливенько интересуюсь:
    — Как тут у вас насчет свиней, которые по заливу плавали?
    А мне со спокойной мордой отвечают:
    — А мы их отказали.
    Я от удивления в кабинет аж целиком вошел.
    — Как, — говорю, — отказали? Христом-Богом прошу... Покажите мне работу мастеров, дабы нам сирым, убогим...
    А они мне из архива папочку приносят:
    — На, — говорят радостно, — учись!
    Открываю я материальчик и понимаю, что пошли ребята по нашему пути. Ничего оригинального. Но вот результат этой методы — меня аж зависть прошибла. Не знаю, сколько они и чего на это самый морзаводовский буксир выкатили, но морячки им такие роскошные показания дали...
    Цитирую:"...согласно выписке судового журнала (л.д.23) и показаниям экипажа буксира КП-16, находившегося в указанное время в акватории Финского залива в точке с координатами (...), они наблюдали группу свиней, плывущих по направлению о. Котлин.
    Животные выбились из сил и тонули.
    Членами экипажа буксира были приняты все меры к спасению утопающих домашних животных, однако в силу ряда своих физиологических особенностей воспользоваться предоставленными им спасательными средствами свиньи не смогли...
    Учитывая вышеизложенное и руководствуясь п.1 ст.5 и ст. 113 УПК РСФСР
    ПОСТАНОВИЛ:

1.  В возбуждении уголовного дела отказать за отсутствием события преступления..."

    Году в семьдесят девятом пришел как-то дед в Гатчине в милицию заяву подавать, что у него из сарая теленка двухмесячного увели.
    А оперу дело заводить ох как не хотелось. Мелочевка. Вор давно уже телятинкой водку закусывает, а у тебя висяк, который не спишешь.
    И начал он деду возражать:
    — А может, у вас теленка и не украли вовсе? Может он сам ушел?
    — Не мог он сам уйти, — отпирается дед, — сарай же на запоре.
    — И что за запор такой? — интересуется опер.
    — Щеколда кованая. Ни за что ему дверь не высадить. Малой еще.
    — А рога у теленка были?
    — Рога?
    — Рога, рога... Были у него рога?
    — Рога были.
    -Большие?
    — Да откуда у двухмесячного теля большие? Маненькие.
    — А щель в двери была?
    — Как не быть? Сарай — не дом.
    — А мог он свой рог в щель просунуть и щеколду им поддеть?
    Дед почесал затылок, померил на пальцах и заявляет... под протокол:
    — Мог.
    — Тогда вот что. — итожит довольный опер, — Давайте объявление в газету, что пропал теленок. Нашедшему вознаграждение.
    — Какое такое вознаграждение? — насторожился дед.
    — Ну что у вас в хозяйстве есть ненужного.
    — Велосипед трофейный, старый.
    — Вот его и посулите — мальчишки теленка сыщут. А недельки через две приходите. Не вернут теля, тогда и дело заведем.
    Дед дал объявление в районку, что пропал теленок и нашедшему домашнее животное вознаграждение — велосипед фирмы «Дукс». Опер это объявление из газеты аккуратненько вырезал и в дело подклеил с указанием числа и номера газеты.
    Через полмесяца, как и было условленно, приходит дед в органы. Теленка ему не вернули и на велосипед, даже фирмы «Дукс», никто не позарился. Приходит и желает, чтобы ему дело завели и теля похищенное разыскали.
    А от него все отмахиваются как от августовской мухи.
    Дед обиделся, но настырный попался — к зональному прокурору жаловаться полез. Бучу поднял...
    Прокурор опера к себе на ковер вместе с начальником отделения ставит... А опер спокойненько ему дело открывает и дедово объявление газетное показывает. Дед, мол, гнилой насквозь: сам своего теля проворонил и теперь решил нас заставить ему частную буржуазную собственность восстанавливать.

    Как-то раз к нам на "Кировский завод" поставили на ремонт старый торпедный катер. В ту же ночь с него кто-то снял компас, штурвал красного дерева и унес, прихватив до кучи еще два комплекта водолазного белья.
    Дело было, как на грех, в середине сентября. Конец квартала. И такой висяк. Кисловато стало.
    А тут еще кеп с катера промеж ног путается. Кричит, что черт с ними, с компасом и штурвалом, вы мне только, ребята, белье найдите. Я, говорит, его уже списал. Ну и коньяк сулит, как положено. А нам на его коньяк насрать с высокой колокольни, если квартальная премия медным тазом накрывается из-за его корыта.
    Собрали мы в отделе собрание, производственное, и стали думать, что с этим дело делать. Зайцева светлая мысль посетила — спихнуть этот катер со всем водолазным бельем к портовикам. Тем более что повод для этого самый что ни на есть подходящий: территория завода шла в аккурат по кромке воды, включая и мол, к которому этот долбанный катер привязали, а вот сама вода заводу не принадлежала. И стало быть мы — заводские менты — за воду не в ответе. А похищенное на катере было, а катер на воде...
    На этом основании мы с чистой совестью спихнули дело о похищении компаса, штурвала и водолазного белья на портовую милицию. Нате, мол, вам ребята по самые никуда за десять дней до отчета.
    Весело стало. За пивком сбегали. Под воблочку остальные бабки подбили. А что собственно подбивать — у нас тут не ЛУР. Если за месяц десяток правонарушений наберется и то хорошо.
    Три дня мы еще свой отчет редактировали, начисто переписывали, для пухлости водичкой разбавляли, и только собрались в горуправление отчитаться, как тут... Вот тебе, на тебе, куда тебе, во что тебе! Портовики, видать, тоже кварталку получить хотели и дело по катеру нам обратно отфутболили, да еще с формулировочкой язвительной: что, мол, дорогие коллеги, мы бы со всей душой это дело к себе на грудь взвалили, но только акватория Ленинградского порта в вашем районе начинается за тридцать метров от берега. А тридцать метров воды от порта до заводской стенки, где катер стоял, это, извините, территория завода.
    На второй мозговой штурм свистнули всех, включая и водилу разъездной машины. Он, правда, раздолбай известный, но и его иногда светлые мысли посещают.
    Сидим. Курим. Хорошего настроения как ни бывало никогда. Каждый понимает, что 120 процентов оклада — это приличная отдушина от хронического безденежья. Мы же не на территории, не в паспортном столе, тем более не в ОБХСС... Нам взяток брать не с кого.
    Карты все еще раз пересмотрели. Всё точно: порт начинается в тридцати метрах от берега, но завод кончается по кромке воды. А дело на столе лежит...
    Тут уж без пол-литра не обошлось. Пришлось водилу за второй гонять. Ну а там, осмелев, позвонили дежурному речной милиции: вот что, паря, есть в городе-герое Питере речка такая шириной в тридцать метров. С одного берега ее "Кировский завод", а с другой стороны берега нет вовсе... Жди, короче, нарочного с делом.
    И, что самое удивительное, речники дело приняли.
    Мы в отделе по этому поводу внеочередную пьянку устроили. Но радость наша была, как и все в этом мире, преходяща и скоротечна.
    Ровно через три дня приволакивает нам курьер это злополучное дело обратно с резолюцией от речников, что указанная нами речка в юрисдикцию Управления речной милиции города Ленинграда не входит. И даже заверенную карту приложили. Дармоеды.
    Вот такие пироги с котятами получаются. Водичка то оказывается совсем бесхозная. Вообще ничья! А дело у нас. А у кого дело у того и висяк, сам понимаешь...
    Два следующих дня мы лихорадочно искали хоть какой-нибудь, самый гнутый законный повод спихнуть этот катер с глаз долой. Кепу даже прелагали заяву обратно взять, а белье ему найти на общественных началах. Все как на духу ему, стерве, рассказали. А он в амбицию.
    — Если вы целый месяц, — горлопанит, — мое дело по всему Питеру носите и ничего не делаете, то как премию получите, так вообще мышей ловить перестанете.
    Сука... Прав ведь.
    Утром тридцатого все на работу, что удивительно, вовремя пришли. Сидим. Бумажки мрачно с места на место перекладываем. А начальник наш, что опять же подкупало своей новизной, запаздывает. И очень нам это не понравилось. Не иначе как в горуправлении по поводу висяка турусы на колесах расставляет, чтоб простили. Зря все это. С тех пор, как пережили мы чурбанизацию МВД, ни разу не видел я, чтобы такое прощали. Коли что зажать — это пожалуйста, а как простить — так иди подмойся.
    Часам к одиннадцати вламывается начальник. А сам довольный, просто блин масляный. Как будто эту ночь не с благоверной мегерой, дочерью начальника ЛУРа провел, а с самой Мирей Матье. Мы тут же на него всем автобусом накрысились: хватит тут нам плохое настроение портить неприличными ужимками. Лучше бы думал, как премию получить.
    А он нам так загадочно повелительное наклонение от глагола молчать через плечо кинул:
    — Ша.
    И за телефон, с нами даже не поздоровавшись.
    — Вася, привет. Как дела... как успехи... есть на что квартал обмыть?
    Мне это уже интересно стало и я отводную трубку потихонечку под ухо подсунул. А на проводе уполномоченный КГБ по заводу.
    — Хреново, Витек, — это он нашему шефу, — ни одного дела второй квартал. Накрылась моя премия. Ни за что начальство не поверит, что на таком большом оборонном предприятии и за полгода ничего... Плохо работаешь, скажут.
    Тут нам шеф большой палец вверх вскинул и в трубку вальяжно пророкотал:
    — А у нас тут для тебя подарочек небольшой имеется. Боевой корабль из стоя вывели: штурвал и компас сняли.
    После обеда к нам опять кеп с катера наладился Лазаря петь про свое водолазное белье. Ну мы его остограмили и сочувственно всем отделом по плечу похлопали. Прибежала, мол, с утра не срамши, Контора Глубокого Бурения и, как мы не от бивались, вырвала она это дело у нас силой. Диверсия, говорят, боевой корабль из строя выведен. А это уже по их департаменту. А мы еще сопливые.
    — Ыыыыых! — выдохнул каплей горестно, — Налейте еще стаканчик, мужики. У этих сволочей я свое белье ни за что не вырву.

    Сидим мы как-то в дежурке. День простойный выдался. И от нечего делать анекдоты травим, веселим друг друга.
    А Вовка Максимов, старший опер, сидит за столом мозгами набоку и все в дел строчит.
    Когда нам анекдоты надоели, мы его стебать принялись:
    — Пиши, пиши, канцелярская крыса. Нет, мужики, истинный Аккакий Акакиевич: перышком скрып, скрып... скрып, скрып... Слышь, Вов, а шинель у тебя есть? Канцелярской крысе без шинели не положено — это еще Гоголь писал...
    Минут двадцать наши доставания он игнорировал, а потом не выдержал, встал из-за стола и крикнул:
    — А пошли вы все на хуй!
    И тут произошло чудо. Репродуктор, который на шкафу стоял и уже два месяца в молчанку играл, что с ним не делай, вдруг сам включился и красивым женским голосом произнес:
    — Вы слушали детскую передачу "Три буквы из азбуки радиста".

    В середине семидесятых годов занесло меня в Алма-Ату с проверкой по Управлению. И надо было быстро смотаться за город передопросить свидетеля. Километров за семьдесят.
    Посадил нас местный майор в свою "трешку" и погнали. Думали справиться быстро, но припозднились. Обратно гнали уже под девяносто.
    И вот, километров в двадцати от столицы Казахстана, бывшей казачьей станицы Верной, за пригорком проносится мимо нас на обочине тучная фигура под зонтом и жезлом нам машет. Мы, натурально, внимания на него не обратили и дальше прем: некогда нам.
    Но километров через десять догоняет нас щупленький милиционерик на мотоцикле. (Я вообще никогда не думал, что казахи такими худыми бывают.) Прижимает он нас к обочине и заявляет авторитетно:
    — Хозяин дороги приказал обратно вернуться.
    Разворачиваемся за мотоциклом.
    Тормозим.
    Под кафешным зонтом, не знаю уж где спертым или у кого конфискованным, сидит в кресле старшина гаишный. Этакое нецке на полтора центнера. На голове вместо форменной фуражки платок носовой повязан узелками по углам. Сапоги рядом стоят, а ноги у него, в завернутых галифе, в тазике с водой находятся. Кайфует человек на работе. Жарко ему.
    Сидит он таким вальяжным богдыханом и проповедь нам читает с ленцой, но важным голосом:
    — Если бы ты, — это он майору, который за рулем сидел, — остановился сразу, то это тебе обошлось бы всего в десять рублей. Так как мне пришлось посылать за тобой своего человека, то это тебе обойдется еще в десять рублей. И так как ты не остановился сразу то еще десять рублей. Итого: сорок.
    — За что сорок? — спрашиваем, — По арифметике не сходиться.
    — А превышение скорости не считаешь совсем, дааа?
    По моему бы характеру, я эту сцену бы разыграл по полной программе. Здесь как в преферансе: сначала отдай чужие, и только потом отбирай свои. Но начальнику моему в город не терпелось: материал к делу подшить и законные сто пятьдесят принять. Не дослушав "хозяина дороги", он молча вынул свои красные корочки и сунул старшине в нос. Мы с майором последовали примеру.
    "Хозяин дороги" увидев перед собой сразу три удостоверения: подполковника, майора и лейтенанта... Хочешь верь, а хочешь не верь... Я больше такого никогда не видел. Представь себе: сидит человек прямо, гордо, ноги в тазу перпендикулярно земле... И вот, не меняя позы, не наклоняя корпуса, он моментально оказывается коленями в том же тазу и всеми своими полутора центнерами жира распластался на песке, с диким воплем:
    — Хозяин! Не увольняй!!!
    Плюнули мы на него и в город поехали.
    В Управлении все дела по быстрому переделав, домой к майору поехали водку пить. А у его калитки стоит баран веревочкой к забору привязанный.
    — Это еще откуда? — спрашиваю.
    — Это, наверное, хозяин дороги бакшиш прислал. — улыбается майор.
    — И чего теперь? — спрашивает мой подполковник.
    — Теперь из него бешбармак делать будем. — отвечает ему майор и подмигивает.
    — Так это что же?.. Взятка? — стал кипятиться мой подполковник.
    — А что мне его теперь: обратно к этому старшине везти на ночь глядя? — возражает местный майор. — Так он откажется. Не мой баран, скажет, и все тут. И не соврет, между прочим. Он наверняка кого-то на этого барана штрафанул. И вся любовь. Да успокойся ты: баран здесь и за взятку-то не считается. Так что не бойся. не к твоим же воротам его привязали. Кушать надо.

    Служил я в «четверке». В Ленинграде, на «Гидроприборе». И вот как-то раз, значит, в радиотехнической лаборатории джинсы сперли. Да ты небось помнишь что такое в семидесятых годах фирменные джинсы были!
    Мы едва после обеда успели пивка принять, как нам и привалило. И должен тебе сознаться, что этот геморрой ох как ни в кайф пошел. Сиди тут до упора, дознавайся кто джинсы спёр. Допрос-то — тьфу, а писанины по три листа на каждого.
    Рабочий день уже кончился, а мы все как попки упражняемся, одни и те же вопросы талдычим.
    Часам к семи нам последнего впихивают. Зайцев с облегчением новый бланк на столе расправил и забубнил с привычной гнусавинкой:
    — Фамилия?
    — Гррриншпон.
    — Имя?
    — Валентин.
    — Отчество?
    — Хаймович
    — Национальность?
    Тут дознаваемый слегка запнулся и закартавил сдавленно:
    — Рррусский.
    — Чееево?! — аж задохнулись мы с Зайцем от неожиданности.
    — Рррусский. Могу паспорррт показать.
    Заяц о столешницу своими лапами оперся и привстал, нависнув над дознаваемым:
    — Значит так, Валентин Хаймович Гриншпон-Русский, ты джинсы у товарища спиздил?
    А тот в амбицию:
    — Да как вы смеете?! Да я буду жаловаться прррокуррроррру! Это с вашей стороны пррроизвол и клевета на советского человека.
    А Заяц, раздраженный Гриншпоновым качанием прав и свобод, в аффекте каблучищем в пол: бух! Бух!.. Громко так.... И рыкнул:
    — Да вот где у нас прокурор!
    У нас, кстати, прокурор зональный ниже этажом сидел. В аккурат под нашим кабинетом.
    Я поначалу струхнул от такого беспредела, что Заяц учинил, но, взглянув на часы, успокоился. Прокурор уже минут тридцать как домой скипнул. Он у нас был не из усидчивых.
    А Заяц тем временем на меня так зыркнет начальственно. Это у него, в отсутствии начальника отдела, в административном порыве бывает. И, затушив сигарету об стол, приказывает:
    — Боб, готовь группу на выезд. Джинсы брать будем!
    На выезд, так на выезд. Не в первый раз нам без прокурора крутиться. Тут главное что? Найти хоть что-нибудь! Любую херню, которую в протокол вписать можно. Ну и конечно лиц гражданской национальности по две штуки на каждого мента, чтобы в случае чего не говорили потом, что подбросили. Хотя, если я чего подбросить захочу — ты меня этими понятыми хоть облепи — подброшу.
    Шмонаем Гриншпонову квартиру на Лиговке. Час шмонаем, два шмонаем и... ничего. Вот тут-то нам всем, что обыск без санкции учиняли, аж потненько стало. Заныло под ложечкой. В глазах друг у друга читаем затравленно, что завтра поутру сначала прокурор будет с ласковой ленцой иметь наше начальство, а потом начальство будет иметь нас: в полный рост и во все дыры. А у начальства нашего садомазохистский комплекс с явным уклоном в садизм. Даже когда мы и не виноваты. А тут обыск без санкции!
    И ляпнуло же этого педрилу назваться русским. Сказал бы еврей — внимания бы никто на него не обратил. Допросили бы и дело с концом. Гуляй, Валя!
    Я уже к носу прикидываю, что Заяц в приватной беседе с замполитом всё на меня спихнет. А я и так главным за любой беспредел в отделе. Ну люблю иногда пошутить. Только не всем гражданам это нравиться. Жалуются.
    В момент кульминационного скисания Заяц вынул из шифоньера обувную коробку и машинально отставил в сторону. Потом так неестественно дернулся, схватил ее обратно, а глаз дурной, недоуменный. Ладошкой коробку на вес прикинул и сунул мне:
    — Глянь, Боб.
    Я глянул. Епишкина мама! Коробка была полностью забита радиодеталями.
    — Валентин Хаймович, — спрашиваю я русского елейным голосочком и сам к себе прислушиваюсь: не спугнуть бы, — А это у вас откуда?
    — Это, — поспешно закартавил подозреваемый , — непрррикосновенный запас лаборрраторррии. Сами знаете, товарррищ лейтенант, как сейчас с рррадиодеталями. Вот они у меня и хррранятся. Как в снабжении перрребой — так я их в лаборрраторррию и несу. Сколько надо.
    Заяц развернулся к летёхе, что протокол составлял:
    — Серёга, пишешь?
    — Пишу. — равнодушно отозвался тот.
    А я к нему через плечо заглянул: молодец, правильно пишет: «Подозреваемый сознался, что найденные, в неучтенном количестве в обувной коробке в нижнем ящике платяного шкафа, радиодетали он похитил в радиотехнической лаборатории завода «Гидроприбор».
    Протокольчик нам шесть понятых подмахнули. Мы при них коробочку опечатали. И русского Гриншпона за шкирман и, с горячей головой, но чистыми руками, в КПЗ заперли.
    В отделе быстренько вызвали эксперта и в его ожидании кофейком оттягивались. Эксперт приехал недовольный такой — мы его с бабы сняли. В самое, что называется, не вовремя. Ну это ничего: чтоб служба медом не казалась.
    Подсчитали мы детальки, рассортировали их по кучкам, проставили оптовые цены, умножили их как полагается на три и сами охренели от результата — восемь тысяч рублей! В особо крупных...
    — Значится так... — изрек Заяц, — Берешь, Боб, машину и везешь этого русского в «Кресты». В КПЗ нам его УПК держать не дозволяет.
    В «Кресты», так в «Кресты». Я что? Я человек подневольный. Начальство приказало — я сделал.
    Короче, сдали мы его в «Кресты» и по домам — баиньки. И так с ним до часу ночи проваландались.
    Утром, едва дверь в кабинет открыл, как по селектору начальник отдела верещит, будто ему кто яйца отвинчивает:
    — Зайцев, Ледов — ко мне! Прыжками!!!
    Мы на вытяжку. Когда у нас начальник блохой укушенный или женой неудовлетворенный, с ним лучше всего в ефрейтора поиграть. Быстрее успокаивается.
    — Куда жида дели, сволочи?!
    — Так, в «Кресты» сдали, товарищ подполковник. Вот справка.
    — Нет его в «Крестах».- начальник аж взвился над креслом, — Жена его с утра не срамши явилась с передачей. А ей в ответ — нет у нас такого. Куда жида дели?! Молчать, я вас спрашиваю! По голове и в Мойку!? Эта чертова баба уже два часа весь Питер на уши ставит. Даю вам час. Марш в «Кресты» и без живого жида мне на глаза не показываться. Тоже мне... борцы с мировым сионизмом.
    Мы в «Кресты» натурально — мухой. Всю картотеку перерыли. Нету в допре нашего Гриншпона. Мы ещё раз все задом наперед перелопатили — нет. Хоть ты тресни! Подвел гад под монастырь. Не знаю как, но отомстил, падла.
    Тут, на наше счастье, местный кум в помещении нарисовался. Мы к нему с мольбой, наперебой сигаретами угощать:
    — Вася, выручай! Вчера к тебе жида привезли. Вот справка. А в картотеке его нет. Куда он мог деться? Нам без него никак нельзя... Жизни не будет.
    — А в женской картотеке смотрели? — лениво пошел он навстречу.
    — Не-а... — помотал я головой.
    — А что? Уже успели? — гаркнул довольный Заяц.
    — У нас этого сколько хочешь, — кум оттопырил губу, — эти зассыхи из картотеки совсем мышей ловить перестали.
    Залез я в женскую картотеку и точно — вот она. Гриншпон Валентина Хаймовна. По национальности — русская.
    Только-только от этой дружбы народов с еврейским народом отвертелись, как мне же его на следствие сунули. Мол, не ссы, Боб, дело не потливое — быстро справишься.
    Да дело вот оно — готовенькое. Но только его в суд оформлять... Иной раз легче при попытке к бегству пристрелить, чем этой писаниной маяться.
    Вот в один из таких ударных денечков подследственный мне и картавит:
    — Мне жена таки наняла адвоката. Когда я могу с ним повстррречаться?
    — Где наняла? — спрашиваю.
    — Как где? — удивляется, — В коллегии адвокатов Ленингрррада.
    — В городе, значит... — констатирую, — А ты где работаешь? Помнишь еще? На о-бо-рон-ном предприятии! У твоего адвоката допуск есть?.. Нет. Так вот, гражданин расхититель социалистической собственности, тебе государство бесплатного адвоката дает. С допуском. Цени заботу.
    — И скоррро ли я его повстррречаю?
    — Жди. Он сейчас с твоим делом знакомиться.
    Появился адвокат. Шайба здоровая, под два метра. Из бывших афганцев. Он в полку у Грачева разведчиком служил. Чисто выбритый, опохмеленный... Зашел в кабинет, смерил русского Гриншпона сверху вниз и вопрос ему по существу дела:
    — Это ты, сука, у государства дефицитные радиодетали пиздил?
    У того аж очки подпрыгнули:
    — Пррростите, а вы кто?! Мой адвокат или прррокуррроррр?!
    А тот ему:
    — А тебя это ебет? — и к нам повернулся, — Здорово, мужики.
    Вот в общем-то и всё.
    Да, конец этой истории прямо как у Зощенко. Судья — Яковлев — оказался тоже человеком с чувством юмора. Припаял Гриншпону двенадцать лет с конфискацией за хищение госсобственности в особо крупных размерах.
    А ты говоришь, что у нас человека только за то, что он по национальности русский и посадить нельзя.
    Еще как можно.

    © Борисов Юрий Дмитриевич, 1954 года рождения (15.12)
    Член Комитета Московских литераторов.
    Контактный телефон: 124 4195
    Все авторские права защищены РАО.