БИОГРАФИЯ МОСКОВСКОГО ДОМА

СПАРТАКОВСКОВСКАЯ УЛИЦА, 2/1

Спартаковская и Бакунинская улицы, продолжающие друг друга, по существу не две, а одна прямая улица от Разгуляя до Рубцова (Покровского) моста на реке Яузе. Редко кто, идя по ним, догадывается, что первая кончается, а вторая начинается у современной Бауманской улицы. Деление одной по существу улицы на две - анахронизм, остаток исторического прошлого. Длина обеих улиц - 2231 метр, средняя ширина - около 26 метров. Они - важнейшая магистраль столицы в восточные районы за рекой Яузой.
Наименование "Спартаковская" дано первой улице до 1922 года в честь союза "Спартак", возникшего в Германии во время русско-германской войны 1914-1917 годов и ставшего впоследствии ядром германской коммунистической партии. Название второй улицы "Бакунинская" дано вскоре после 1917 года в память революционера-анархиста М.А. Бакунина (1814-1876 гг.).
Прежние названия этих улиц - Елоховская и Покровская - даны в 17 веке по находившимся здесь в древности сельцу "Елох" и селу Покровскому (Рубцову). Впервые упомянуто сельцо "Елох" в духовной грамоте великого князя Дмитрия Донского в 1389 году. В 14-15 веках мимо него проходила дорога из Москвы в село Стромынь. Но за Елохом дорога шла не по современной Бакунинской улице, а через Красное село (современная Нижняя Красносельская улица) на современные Русаковскую и Стромынскую улицы. Село Рубцово известно с начала 17 века, когда близ него, на реке Яузе, царь Михаил Федорович устроил свой загородный дворец и развел при нем большой сад. В этом саду впервые в России были разведены махровые розы. В 1627 году он построил здесь же великолепную каменную церковь Покрова, сохранившуюся доселе. По церкви дворец и село Рубцово стали называться с этого времени Покровскими.
Но дорога между Елоховым и Покровским в 17 веке не была застроена: здесь лежали обширные пашни, огороды и сады. Частично их можно видеть и на планах Москвы 18 века.
В 1652 году по правой стороне улиц до реки Яузы была построена для иноземцев Немецкая слобода, и на Елоховской и Покровской улицах появились дворы иноземцев, большие и малые, с деревянными и отчасти каменными строениями, окруженные садиками и огородами.
Царь Алексей Михайлович мало жил в Покровском, предпочитая ему Коломенское, Преображенское и особенно излюбленное и благоустроенное им Измайлово. Но дорога к последнему пролегала через Покровский (Рубцовский) мост, и поэтому он часто проезжал по Елоховской и Покровской улицам. Проезжал часто по ним и Петр Первый, живший в Преображенском, но только дочь его Елизавета Петровна еще до своего воцарения подолгу живала в Покровском дворце. Сделавшись царицей, она в 1742 году построила здесь деревянный дворец, а когда он сгорел, В 1753 году возвела на его месте (архитектор Растрелли) каменный дворец. Одновременно был восстановлен и заново благоустроен сад при дворце. На протекавшей к северу от дворца речке Рыбинке, притоке реки Яузы, были образованы пруды, плотины, мосты, во дворе сооружены русские качели, на которых качалась сама царица и ее придворные. Екатерина Вторая тоже устраивала здесь гулянья, катанье на качелях и даже целую "катальную гору" для своего "двора". Но после нее дворец надолго заглох.
Село Покровское было населено пашенными крестьянами, принадлежавшими дворцовому ведомству. К концу 18 века некоторые богатые крестьяне превратились в купцов и даже фабрикантов, почему в целях обложения их городскими налогами село было присоединено к городу (до этого оно считалось в уезде) и стало его частью. Той же участи подверглась и связанное с ним сельцо Елохово.
Церковь Богоявления в Елохове в 1702 году значилась новопостроенной, в строельных и писцовых книгах 17 века не упоминается. В этом году в ее приходе было 88 дворов: 5 - ее причта, 14 - загородных дворянских, 69 - крестьянских. Но в 1722 году было уже 116 дворов.
В этом храме, от которого доныне сохранились лишь трапезная и колокольня 18 века, в 1799 году был крещен А.С. Пушкин; по церковной записи об этом точно установлено, в каком доме родился великий поэт.
В 1835-1845 годах на месте старого храма архитектором Е.Д. Тюриным был построен новый - огромное сооружение в стиле позднего ампира. Ныне это - Богоявленский патриарший собор.
На Спартаковской улице, в доме № 16, сохранилась древняя двухэтажная палата с новыми пристройками. Предание связывает ее с именем любовницы Петра Первого Анны Монс. С ним же связывалось и прежнее название Бауманского переулка - "Девкин переулок".
В конце 18 века половину Елоховской (Спартаковской) улицы по четной стороне занимало огромное владение графини Мусиной-Пушкиной, простиравшееся до Плетешковского переулка; оно здесь было занято деревянными строениями, садом, прудом и лугами у протекавшей возле реки Чечоры. На ней по Елоховской улице был деревянный "Ехалов мост".
В 1740-50-х годах в приходе церкви Николы в Покровском жил А.В. Суворов.
В 19- начале 20 века двор графини Мусиной-Пушкиной вдоль Спартаковской улицы был уже застроен каменными зданиями.
Вся же Елоховская и Покровская улицы были в это время застроены мелкими, большей частью, деревянными домами, в которых проживали чиновники, ремесленники, торговцы; находились здесь и небольшие полукустарные фабрики. Улицы были вымощены булыжником, освещались масляными, а с 1860-х годов - керосиновыми фонарями. По ним ходили "линейки" от Лубянского сквера к Покровскому мосту. Оживление улицам придало проведение вблизи Рязанской (потом - Казанской) железной дороги и устройство во второй половине 19 века на Гавриковой (ныне - Спартаковской) площади хлебной биржи. Повлияло и расширение на параллельной Ирининской (ныне - Ф. Энгельса) улице Немецкого (ныне - Бауманского) рынка.
В конце Бакунинской улицы (дом № 74) находилась пуговичная фабрика Ронталлер (теперь - имени Балакирева), известная революционными выступлениями своих рабочих в 1903-1905 годах.
В начале 20 века на пыльной Елоховской площади в старом доме была открыта бесплатная городская библиотека - читальня имени А.С. Пушкина, ставшая ныне мощным рассадником просвещения в районе. В 1914 году перед нею на площади был образован Пушкинский сквер. В советское время он был полностью благоустроен, и в нем в 1931 году поставлен памятник Н.Э. Бауману, работы Б.Д. Королева.
На Спартаковской и Бакунинской улицах появились электрические фонари, количество асфальтовой мостовой с каждым годом увеличивалось. Построены театр, кино, книжные и другие магазины.

Дом, о котором пойдёт речь в нашем рассказе, числится по Спартаковской улице. Раньше эта улица называлась Елоховской, и соответственно адрес дома во всех московских справочниках значился - Елоховская, 2.
Но и тогда, и сейчас москвичи называют его домом на Разгуляе, потому что это главная архитектурная достопримечательность площади. Он давно стал ещё и исторической достопримечательностью, украсив страницы летописи Разгуляя славными именами и памятными событиями, свидетелями которых были его старинные стены.
У площади есть любопытная особенность: официального адреса, в котором было бы название "Разгуляй", не существовало ни раньше, ни теперь: стоящие на ней дома числятся по образующим Разгуляй улицам - Спартаковской. Новой Басманной и Карла Маркса.
(Из книги В. А. Гиляровского "Москва и москвичи" об улице Разгуляй.)

Через этот широкий перекресток идут пути и к городскому центру, и к Садовому кольцу, и к вокзалам, и в сторону Измайлова.
Почему окрестные улицы были названы Басманными - существует несколько версий.
Путеводитель 1833 года считает, что пошло это название от Басманова, "любимца и наперсника царя Иоанна Грозного - здесь была слобода его, здесь имел он дом свой. Вот достоверное известие, почему называется сия часть города Басманною…".
Однако же "достоверное известие" последующими розысками не подтвердилось и возникло другое: жили здесь басманники - серебряных дел мастера. Но в последние годы все больше утверждается мнение, которое высказал еще Владимир Иванович Даль и поддержал затем своим авторитетом известный в 19 веке знаток Москвы Алексей Алексеевич Мартынов. " Басманник - житель московской Басманной слободы, дворцовый пекарь, хлебник", - читаем в знаменитом "Толковом словаре живого великорусского языка". Да, именно здесь жили в 17 столетии городские пекари, что выпекали из казенной муки на казенные же нужды - для царского двора и для царского войска - караваи. Ставилось на эти караваи личное клеймо, еще с ордынских времен названное басманом, а по нему и сам каравай тоже назывался басманом, а пекари - басманниками.
Мартынов в своей книге "Улице и переулки Москвы" приводит приказ Дворцовой канцелярии: "реэстр № 6, дело № 405 за 1732 год - отпустить иноземцу егерю Бему, да Калмычке, которая пожалована княжне Варваре Черкасской, разных припасов - молока, говядины, да два басмана…".
Но и за двести лет до составления этого "реэстра" уже были в московском обиходе клейменые басманы.
Подмосковные слободы этих мест издавна считались как бы дворцовыми и стрелецкими кладовыми: в районе нынешней площади Красные Ворота (в прошлом Лермонтовской) находился провиантский склад ("Житный двор"), в Елохове - владение Аптекарского приказа и здесь же - обширные огороды расположенного в Кремле Вознесенского монастыря.
В начале 18 века слободу велено было называть и на планах отмечать Капитанской: здесь Петр поселил офицеров своих солдатских полков. Но новое наименование, как это часто бывает, не прижилось - ездили москвичи по-прежнему по милым их сердцу Басманным, хотя стали эти Басманные иными: вместо пекарей и огородников обосновались здесь многие возвысившиеся при Петре и его наследниках фамилии. Название "Капитанская слобода" не прижилось, прижилось - "Разгуляй".
Упоминавшийся уже нами "Новый путеводитель по Москве" 1833 года, явно отражая общественное мнение, с крайним неодобрением пишет о завсегдатаях этой площади. Столь отдаленное место, считает автор путеводителя, могло их укрыть от глаз сограждан, "но укрывало ли оно их от угрызений совести и раскаяния, всегдашних следствий непозволительных шалостей?".
Путеводитель с порицанием сообщает также, что вокруг Разгуляя постоянно толкутся "так называемые ухорские извозчики, фабричные песельники, цыганки…". "Ухорские тройки - лихие молодецкие", - поясняет Даль. Он же поставил в свой словарь и "Разгуляй - веселое место".
Проходит еще несколько десятилетий, и в среду барских особнячков, пока их хозяева ездят по заграницам или живут в родовых усадьбах, все чаще проникают фабричные зданьица.
На Новой Басманной Андрей Иванович Бабушкин шелковое и полотняное заведение открыл, на Старой Басманной - табачная фабрика греческого купца Бостанжогло появилась…
Знаток и уроженец этих мест Дмитрий Алексеевич Покровский писал в "Историческом вестнике" в 1893 году: "Начиная от Разгуляя, Покровка и ее окрестности принимают постепенно характер фабричного района… все заведения имеют каждая по нескольку сот рабочих, да между ними ютятся десятками мелкие фабрички, имеющие каждая не свыше ста рабочих…".
В будни - часам к десяти вечера, в праздники - самое позднее к полуночи Разгуляй затихал. Гасли огни в особнячках, закрывался, наконец, неугомонный кабак и только газовый ночничок над дверью в аптеку, что находилась напротив питейного заведения, прокладывал зыбкую дорожку в кромешной тьме городской окраины…
Жутковато было случайному прохожему перебегать сонную площадь. И уж как ни торопился, а ни за какие блага не соглашался пройти мимо большого, что стоял на углу Елоховской и Доброслободского переулка. "Шутка ли, дворец Брюса - колдуна и чернокнижника. Того самого, что по ночам в Сухаревской башне сидел да в трубу звезды пересчитывал! Там он сатанинские книги читал, живую воду в склянки запаивал. А умер, сказывают, здесь, на Разгуляе…" Да что ночью! И среди бела дня, бывало, обходили этот дом стороной, стараясь не глядеть на парадные двери, меж которыми вделана гробовая доска. При ясном солнышке не приведи такую страсть лицезреть, а ночью и того ужаснее!
И бежит запоздалый прохожий, не помня себя, и расскажет дома - то ли и вправду привиделось, то ли в оправдание позднего своего возвращения - и про то, как доска шевелилась и стон был явственно слышен (не иначе как самого фельдмаршала Якова Вилимовича Брюса!), и про то, как блуждал неприкаянный огонек в угловом оконце.
А матушке-Москве много ли надо? И опять покатится слушок по Елоховской, по Покровке, а там и в другие места перекинется: неладно в разгуляевском доме, ох, неладно! Хоть и церковь домовую в честь Андрея Первозванного на усадьбе соорудили, и про доску говорят, что она до наполеоновского нашествия каким-то французским попом сооружена для обучения графских отпрысков, однако же москвичи все равно головами покачивают: так-то оно, может, и так, но коль Брюса здесь семя заброшено - быть беде непременно!
И даже Гиляровский, рассказывая о своем первом приезде в Москву в октябре 1873 года, посчитал нужным привести такую сценку:
"Большой фонарь освещает над нами подобие окна с темными и непонятными фигурами.
- Это Разгуляй, а это дом колдуна Брюса, - пояснил старый москвич".
Напишет дядя Гиляй потом за долгую свою жизнь сотни очерков и рассказов о Москве, станет ее истинным летописцем, раскопает множество тайн городской старины и нигде больше и словом не обмолвится о том, что дом на Разгуляе принадлежал Брюсу. Но тем не менее, перепечатывая в сборниках этот рассказ, оставит в нем и старинную легенду, услышанную ночью на занесенной снегом московской улице.
Потому что такой ему впервые увиделась Москва: пустынная площадь, удары колоколов с Басманных и Ольховца, огромный дворец, поднявшийся над деревянными домишками с палисадниками и в первый раз услышанное имя колдуна Брюса…
Рассказ об этом доме надо начинать со времени, когда здания еще не было и в помине.


На генеральном плане Москвы 1739 года, составленном Иваном Федоровичем Мичуриным, Елоховская улица выглядит весьма пристойно.
Дома на ней выстроились, как по ранжиру, один к одному, за каждым из домиков сад - сады тоже одинакового размера. Мичуринский план преследовал двоякую цель. Он не только должен был дать точную топографию города, но и показать те перемены, которые в городе намечались.
Елоховская была царской дорогой. По ней императрица Анна Иоанновна ездила в Рубцово-Покровское, в Измайлово, в Лефортово, а посему и предполагалось сделать эту дорогу аккуратной и застроить, как говорилось в пояснении к плану "порядочно".
Однако при Анне Иоанновне до царской дороги руки так и не дошли, в последующие же годы императорский двор навещал древнюю столицу изредка и ненадолго, и осталась Елоховская какой была: кривой да узкой, с домами вразброд и утлым мостком через обмелевшую речку.
Все же по правой стороне выглядела она понаряднее - здесь от Разгуляя и до самых Плетешковских переулков (опять чисто московское название! Плетешки - значит запутанные, заплетенные) тянулась огромная усадьба Шепелевых с многочисленными домами - жилыми и службами, с садом и огородами. Главный дом был обнесен длинной стеной с широкими воротами.
В 1776 году усадьба перешла к Мусиным-Пушкиным, которые тот час же взялись за ее перестройку.
Соседом Шепелева, а теперь уже Мусиных-Пушкиных, был известный архитектор Алексей Евлашов, много строивший в Москве. Но новые владельцы усадьбы обратились не к нему: стар был архитектор, не в моде, не у дел. Кому же было заказано строительство господского дома? Историки и искусствоведы с великой осторожностью называют крупнейшего зодчего московского классицизма Матвея Казакова. Есть немало веских оснований для таких утверждений. Казаков много строил тогда в этой части Москвы.
Здесь облюбовал место для своего дома богатейший уральский горнозаводчик Демидов, здесь на Гороховом поле, на земле графа Разумовского, поставлена была и поныне радующая взгляд церковь Вознесения. В пользу заманчивой гипотезы говорит еще и тот факт, что Казаков в те годы был связан с Мусиными-Пушкиными. В его архитектурных альбомах сохранились рисунки дома, возведенного им на Тверской для одной из представительниц этого рода Елизаветы Федоровны Мусиной-Пушкиной.

Известно, что летом 1795 года главнокомандующий Москвы М.М. Измайлов поручил Матвею Казакову тайно съездить и разведать в Подмосковье места, где может иметься желтый мрамор. Надобность в мраморе возникла в связи с проектом строительства дворца в Лефортове для Екатерины Второй. Секретность же приказа объяснялась надеждой новой главы московской администрации поразить императрицу роскошью отделки московской резиденции.
Проходит всего лишь немногим более двух недель (видно, знал архитектор, где вести поиск!), и Казаков докладывает, что потребный для строительства камень найден "по Серпуховской дороге в дачах графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина, в 75 верстах от Москвы". Особенно заинтересовал зодчего "весьма годный пепельного цвета камень - на площадке, ступени для лестниц… Мужики его выламывают на бут, разбивая в мелочь, что весьма сожалительно…".
Однако же все больший вес в последние годы обретает мнение, что автор дома на Разгуляе - не Казаков. Ни "Архитектурными альбомами", созданными трудом самого зодчего, ни архивами авторство его не подтверждается. Тем не менее архитектор, создавший ансамбль дома Мусина-Пушкина, несомненно, был близок кругу Матвея Федоровича Казакова и также, несомненно, являлся незаурядным мастером "искусства строить", обладал талантом градостроителя.
Планы 1804 и 1824 годов, находящиеся в Историко-архитектурном архиве ГлавАПУ г. Москвы, дают возможность восстановить первоначальный облик усадьбы.
Трехэтажный особняк поставлен на рельефе, слегка повышающемся к площади. Верхние парадные этажи главного фасада, обращенного к Разгуляю, выделены высоким восьмиколонным портиком нарядного коринфского ордера. В треугольник фронтона раньше был вписан герб владельца особняка. Поднят портик на монументальную аркаду. Замковые камни в средней части арок, и изящная балюстрада между колоннами подчеркивает торжественность архитектуры дома.
Торцовый фасад по Спартаковской улице более скромен. В центре выступ ризалита. Небольшой четырехколонный ионического ордера портик и скромное итальянское окно над ним являются как бы отголосками архитектурного решения парадного фасада.
Особую выразительность имеет силуэт здания с востока, от нынешней Бауманской площади. Найдите не торопясь удобную точку и вы увидите, какой неожиданно романтический акцент особняку придает изящная колоннада полуротонды на срезанном углу дома. Именно эта часть здания заключает в себе объем стоявших на месте усадьбы древних палат, построенных, по всей вероятности, в первой четверти 18 столетия.
Теперь только архивные "экспликации" могут рассказать, как выглядел в своем первоначальном виде дом на Разгуляе. В 30-х годах нашего столетия здание было надстроено еще одним этажом. Возводили его для казенной надобности и не очень-то беспокоились, что надстройка погубит во многом замысел архитектора, изменит тщательно продуманные им пропорции. Фронтон портика, зажатый окнами четвертого этажа, потерял прежнюю монументальность и приобрел вид декоративной ширмы на массивной плоскости фасада. Но даже и то, что существует сегодня, дает все основания причислить это здание к ряду незаурядных построек московского классицизма.
Интересную мысль высказывает московский искусствовед Т.П. Федотова: на улице Карла Маркса, буквально в нескольких десятках метров от дома Мусина-Пушкина, стоит особняк отца трех декабристов - Ивана Матвеевича Муравьева-Апостола. Особняк построен в те же годы, и так же неизвестен его архитектор. Но полуротонда угловой террасы, тонкой проработки барельефы на стенах и некоторые другие детали дают повод предположить, что оба эти здания - творение одного большого мастера.
До сих пор речь шла о главном доме усадьбы Мусина-Пушкина. Но "геометрический план дома, состоящего в Басманной части третьем квартале" показывает, что кроме него на усадьбе имелись еще три каменных строения и деревянный флигель. Остальную площадь занимали сад, пруд, огороды и пустоши. Это было, без сомнения, самое большое владение в здешних местах.
Кто же сподобился быть соседом у знатного вельможи Мусина-Пушкина? "Геометрический план" дает и на это ответ. Общество собралось самое разнохарактерное - и в этом отразилась пестрота Басманной слободы, где жили еще и потомки государевых пекарей, и семьи доблестных петровских капитанов…
Мы находим на плане владения уже упоминавшегося архитектора Евлашова, неизвестно к какому сословию принадлежащей Марфы Бахтиной, профессора Рогольта, подполковницы Катерины Михайловны Осоргиной и Иоанна Сика, имевшего чин штык-юнкера.
Переезд в Басманную часть Мусиных-Пушкиных сразу же внес заметное оживление в однообразную жизнь Немецкой и Доброй слобод: потянулись вереницы экипажей к парадному подъезду, засверкали фейерверки в именинные дни членов семьи.
Но фейерверки - это всего лишь несколько вечеров в году. Зато днем, особенно в солнечную погоду, народ стекался на площадь регулярно. Стояли в почтительном отдалении от парадных дверей дома, поглядывая на диковинку - солнечные часы. Эти часы были устроены воспитателем графских детей Аббатом Сюрюгом. Как вспоминала внучка графа княгиня Софья Мещерская, в полдень на Разгуляй приходили со всего города часовщики - выверять время.
Несколько слов о Сюрюге: его имя еще не раз встретится на страницах нашего рассказа.
Это был просвещенный, интересующийся многими науками человек. Его перу принадлежали учебники по истории, французской литературе и мифологии. Под руководством Сюрюга второй сын и любимец графа - Александр изрядно овладел картографическим ремеслом, а главное, аббат приохотил его к искусству перевода. Некоторые из переложений молодого Мусина-Пушкина с французского и латыни были напечатаны в начале 19 века; в предисловии к одному из этих изданий ("Речь Флавиана, патриарха Антиохского к греческому императору Феодосию, просительное о помиловании города Антиохии") указывалось, что Александру Мусину-Пушкину "было семнадцать лет, когда перевел он сию речь" и что его перу принадлежит "несколько проповедей на русском и французском языках, написанных под руководством аббата Сюрюга, который его воспитывал и обучал… Еще перевел он с русского на французский язык сочиненное родителем его "Историческое исследование о местоположении Тьмутараканского княжения…". Аббат, которого хорошо знали и уважали в просвещенных домах Москвы, занимал в семье Мусиных-Пушкиных особое положение. Он водил знакомство со многими из тех, кто бывал в доме на Разгуляе, пользовался неизменным уважением графа.
В рукописном отделе Государственной библиотеки СССР имени В.И. Ленина хранятся несколько писем Сюрюга к известному государственному деятелю второй половины 18 века дипломату Якову Ивановичу Булгакову. Аббат на равной ноге с доживающим свой век на покое екатерининским вельможей. Он пишет о своих приобретениях в коллекцию (видно, эта страсть коснулась всех, живших под кровом Мусина-Пушкина!), предлагает Якову Ивановичу посмотреть античный светильник - "такой же, как у графа". Приписка сделана с умыслом: если граф не согласится уступить свое приобретение Якову Ивановичу, то он, Сюрюг, с удовольствием сделает такое одолжение… В другом письме аббат сообщает о безмятежном времяпровождении семьи Мусиных-Пушкиных в родовом имении Иловня. Здесь живет и сын Якова Ивановича - Александр.
Письмо датировано 1808 годом. Остается совсем немного времени до вторжения в Россию армии Наполеона, и нам предстоит прочесть другие письма, где и аббат Сюрюг, и Александр Булгаков поведают о тяжких испытаниях, выпавших на долю обитателей дома на Разгуляе и на долю самого дома…