Самодельный значок с такой надписью я нашла в своей коробочке с разными смешными безделушками, в которой я решила порыться после телефонного звонка с приглашением отметить 20-летие подольского рок-фестиваля. В те времена энтузиастами рок-движения частенько делались такие значки. Вот большой крест с чеканкой «Iron Hammer» в память о моём металл-роковом периоде, когда я делала «металлические» сейшена, на которые ходили молоденький Саша «Хирург», ныне матёрый «Ночной волк» на навороченном мотоцикле (тогда он был начинающим дантистом, тусующимся в свободное от работы время с «металлистами»), Сергей Троицкий «Паук», застенчивый косноязычный «волосатик». А вот известный панк Хэнк уже гнобил публику стрёмными текстами и неконтролируемым поведением на сцене. Но он тоже был юным и тяготел к «тяжёлой» музыке. Дима Варшавский только начинал играть со своим «Чёрным кофе». Из Питера я притаскивала девиц в коже и заклёпках с подрисованными кошачьими усиками, наяривающими на гитарах киссовские проигрыши – рок-группа «Ситуация». А вот несколько значков с памятными «Рок-мостами». Делала я тогда такие интересные сейшена, на которые приезжало сразу несколько команд из одного города. Рок-мост с Ригой: оттуда приехали «Цемент», «Дихлофос». Было очень смешно уговаривать тётку-директрису какого-то московского дома культуры. Я ей твердила об артистах из Прибалтики. Она была так горда тем, что в её клубёшник приедут аж из самой интеллигентной республики СССР. И вот начинается концерт. Вокалист «Цемента» Яхимович рубится на сцене в обтягивающих тощие кривые ноги полосатых гетрах с задорным хвостиком на макушке и поёт что-то жутко стрёмное. Директриса начинает объясняться со мной. За кулисами у выхода на сцену я успокаиваю её, как могу. И вот, когда она уже почти расслабилась, мимо нас гордо вышагивает вокалист следующей «интеллигентной прибалтийской» команды в бабском трикотажном порюханном платье, в платочке на голове, в женских старушечьих туфлях 45 размера и с гитарой на уровне причинного места. Директриса оседает у меня на руках. А на сцене начинается рубка молодого «Дихлофоса» и зал просто взрывается! Очень было весело. Рок-мост с Архангельском: «Облачный край» и «Аутодафе». Ну, «Облачный край» сейчас принято называть «легендой» - с ним всё понятно. А вот о второй команде мало кто знает, а это была замечательная группа. Невзрачному очкарику-барабанщику «ОК» Дмитрию Леонтьеву надоело сидеть на заднем плане за спинами беснующихся Рауткина и Богаева, и он сделал свою команду. Когда я первый раз увидела «Аутодафе» на сцене я просто не узнала Леонтьева: бешеный темперамент, совершенно отрешённое, резкой лепки скуластое лицо, пронзительный вокал. Фил Коллинз отдыхает. Несколько раз я выписывала «Аутодафе» в Москву. Они нравились мне даже больше «Облачного края». Но команда не занималась звукозаписью, а без магнитоальбомов дойти до зрителя тогда было трудно. Без концертов, но с записями, как, например, «Урфин Джюс» или «Водопады», можно было стать любимой всеми группой, а вот наоборот – нет. Что тут ещё завалялось в моей коробке с хламом? Медали «Ветеран артиллерии большой мощности» и «Победитель соцсоревнования», подаренные мне моими поклонниками. Роллингстоуновский язык, который делали в Питере тогдашние умельцы, самодельные кругляши «Читайте журнал «ЗОМБИ» и «Рок Комета Зомби». Целая жизнь в этой коробульке, яркая, терпкая. Кому-то хватило бы и одной такой безделушки с историей, чтобы считать свою жизнь получившейся. А у меня вон их сколько… Вот и значок с Подольском – это большая и интересная история. Сейчас все говорят: Советский Вудсток. Для меня же это было одно из многих моих дел тогда. Вспоминаю отдельные картинки из того времени. Вот ко мне позвонил по рекомендации Ильи Смирнова какой-то мальчик Петя Колупаев.
Пришёл. Субтильный, похожий на троечника-комсомольца, в очочках с портфельчиком. Сказал, что хочет сделать большой фестиваль в каком-то там подмосковном Подольске, о котором я раньше и слыхом не слыхивала. Ему объяснили, что такую идиотскую идею смогу помочь реализовать только я. Все «идейные» подпольные менеджеры не верят в то, что это можно сделать. А для Кометы нет ничего невыполнимого. Что тут рассусоливать – тут же сели обзванивать группы. С меня был
Свердловск с «Наутилусом Помпилиусом», который я уже вытягивала весной 1987 на фестиваль в Черноголовку, и прочими уральскими группами, Сибирь, Архангельск, Питер, Одесса. Я не знала ничего интересного из средней полосы России, с Поволжья. Это осталось за Сергеем Гурьевым. Так всё и началось. Почти до утра мы сидели у меня дома за телефоном. С кем-то договаривались быстро и просто – люди знали меня и верили моему слову. С кем-то возникали проблемы. Борзыкин из «Телевизора» сразу сказал «да». А Майк Науменко перезванивал через каждый час и называл всё большую сумму за выступление. В какой-то момент Пит пробурчал, что если сумма увеличится ещё, то «Зоопарка» в Подольске не будет. Гребенщиков сказал, что уезжает в Америку и насрать он хотел на наш фестиваль. Цоя мы сами не хотели – он тогда ещё какой-то неумело-маленький был. Осторожный Пантыкин из «Урфин Джюса» морочил нам голову до последнего дня и так и не решился приехать, о чём потом жалел. Мы с ним увиделись позднее на моём фестивале «Сырок», но он уже был с молодняком из группы «Кабинет» а это, конечно, совсем не то. Как всегда при организации большого мероприятия навалилась куча мелочей и толпа непонятных людей вокруг. Надо было завести какое-нибудь жюри, чтобы официально дать деньги, обещанные некоторым командам. Хотя подавляющее большинство ребят играли бесплатно, но уже тогда «Калинов Мост», «Зоопарк», «Наутилус» чего-то хотели. Жюри должно было состоять из приличных «свадебных генералов». Так появилась подружка Смирнова журналистка с «Радио Свобода» Марина Тимашёва, Коля Мейнерт из Таллинского рок-клуба и кто-то там ещё. Это было очень забавно, когда во время «заседания» жюри из каптёрки дирекции парка выскочил злой, как чёрт, Пит Колупаев и завопил, что прибьёт эту бабу Тимашёву, которая не хочет давать какое-то там место с денежной премией «Калинову Мосту», потому что Ревякин слово «бля» со сцены сказал. А деньги команде были обещаны. Пришлось Смирнову объяснять своей пассии, что к чему.
Накануне фестиваля газета «Московский комсомолец» опубликовала заметку о том, что фестиваля не будет. Я раздобыла домашний номер телефона главного редактора Павла Гусева и убедила его опубликовать опровержение (разговор с Гусевым запомнился мне, как разговор с большим бздуном, а сейчас вальяжный Гусев – олигарх!).
Директор Подольского парка культуры и отдыха Марк Григорьевич Рудинштейн лично занимался продажей билетов на фестиваль. (Я даже не представляю, как выглядели билеты, так как не видела ни одного. И уж тем более, не продала никому ни одного.) Это тоже ещё та сцена была! Мне рассказали всё в деталях очевидцы. На какую-то станцию метро Рудинштейн приехал из Подольска на «пазике» и стал продавать билеты. Огромная толпа вмиг всё раскупила и принялась раскачивать автобус с намерением перевернуть его. Марик выглянул в окошко и сделал красивый жест – за это я его даже зауважала: он снял с руки часы, бросил их толпе и поклялся, что вернётся с дополнительными билетами. Ошарашенный таким широким и неожиданным жестом пипл отпустил автобус.
Ещё картинка. Тёмная аллея подольского парка, моросит дождь. До фестиваля остались считанные дни. Меня дико разозлил Марк Рудинштейн. Он не знал ни одной группы, не знал ничего об аппарате, который надо ставить на рок-концерт. Хотел обойтись каким-то барахлом из танцевальных вечеров «Тем, кому за 30». Это сейчас он говорит, что Подольский фестиваль – его самая большая гордость в жизни. А тогда он делал туры дюжине «Миражей» под одну фонограмму и считал себя крутым организатором. Пит сейчас утверждает, что я чуть не размозжила Марику голову стулом. Этого не помню, а вот то, что я в бешенстве решила уйти от всей этой затеи – это факт.И на мокрой парковой аллее меня догнал Сергей Гурьев. На его глазах были слёзы. Он просил меня остаться и говорил, что если я уйду, то ничего не состоится, а ведь самое главное для нас с ним – русский рок. Это было так пронзительно и искренне, что я повернула назад и решила всё вытерпеть ради этого самого нашего, родного, горячего, любимого русского рока. Вам сейчас смешно, но тогда это было стержнем, который помогал жить в этой стране полнокровной и яркой жизнью, более яркой и насыщенной, чем молодняк живёт сейчас, когда всё можно, но ничего не нужно.
Сам фестиваль помню тоже фрагментарно – уж очень много беготни было. Вот Богаев из «Облачного края» решил разбить свою старую гитару «Урал» и стал молотить ею по сцене. Но наши гитары – самые прочные гитары в мире. Фокус западных рокеров с их взрывающимися муляжными гитарками не прошёл – «Урал» раздолбал монитор, но остался цел и невредим. Вот на сцене новосибирские панки «БОМЖ», а я за сценой пишу от руки их тексты, потому что местные комсомольцы вдруг проснулись и потребовали «залитованные (разрешённые к исполнению) тексты» группы с таким «ненашим названием». Я несу какой-то бред о том, что я сейчас всё напишу и найду того, кто «утвердит» текста, а со сцены несётся: «Я в диапазоне УКВ, а он в диапазоне КГБ». Тут ко мне подваливает какой-то тощий мальчонка в цивильном костюме с хаером до пояса, в интеллигентских очочках и твердит, что я просто обязана выпустить его на сцену, потому что он самый крутой панк Сибири Игорь Летов. Я говорю, что знаю только одного Летова и того зовут Сергей, и он играет джаз, и здесь ему нечего делать. А мальчонка всё пытается качать права пока я не посылаю его в очень грубой форме подальше. Кто-то вырубает электричество во время выступления «Телевизора» на «Три-четыре гада». Надо ставить у рубильника своих ребят и покрепче. Смирнов уверяет меня, что сейчас вокруг парка собираются «любера» и будет большая драка. Чтобы успокоить его иду с ним по парку, заходя во все самые тёмные углы. Никаких люберов нет, везде только наша публика портвейн хлещет.
Некому отвезти на турбазу, где ночевали все приезжие, музыкантов из Питера. Ищу Колупаева. Его нигде нет. Бегу к сараю дирекции. Там на скамеечке прикорнул совершенно никакой Колупаев, которые на мой вопрос: чего ты тут расселся, в истерике орёт, что он совсем один и никто его не любит. Понятно, сломался мальчик. Тут до меня доходит, что людей для чёрной организационной работы у Пита нет. Как-то раньше мне такое и в голову не могло прийти, потому что сама я была всегда окружена мальчиками на побегушках – куда же без них? А у Пита никого нет. Круто. Вызываю дополнительных людей. Помогают гости. Питерские высокомерные Бурлака, Тропила – бесполезны, мнят себя гуру. Из провинции близлежащей – все пьяные, дорвались до столичной тусовки. Помню высокого такого чувака из новосибирского рок-клуба – Валера Мурзин. Он моментально понял ситуацию, тут же вписался без лишних вопросов. Мобильных телефонов тогда не было. А в Подольске и вообще с телефонной связью засада. Только отвёз он «Зоопарк» на турбазу, как бегом возвращается ко мне: питерцы скандалят и требуют обещанной кормёжки. А там на турбазе ни живой души и всё закрыто. Я говорю: найди тамошний продовольственный склад, вломись туда любым способом и раздай жратву сухим пайком (а сама кляну занудливых питерцев последними словами!). Валера отвечает: будет сделано. Я забыла об этом тут же, понеслась дальше. Потом он рассказал мне, как нашёл склад, локтем саданул в стекло над дверью, залез туда и вытащил всякие там шоколадки и сгущёнки, чтобы заткнуть глотки питерцев. Заткнул. Как нас не посадили в тюрьму после всего этого – я не знаю.
Вот ещё забавная картинка. Из Эстонии приехали панки «IMKE». Не знаю уж, в каких они там отношениях с тамошним председателем Мейнертом были, но по –русски они говорили только два слова: Комету Хочу. Искали только меня, о Мейнерте и не заикнулись, хотя он был «членом жюри». И вот встречают на вокзале таких крутых с полуметровыми гребнями на лысых головах, в коже с заклёпками, милиция немеет, москвичи шарахаются, а они знай своё талдычат: Комету Хочу! Так их ко мне и привезли. Весёлые ребята были.
Или вот ещё. Выступление «Наутилуса». А надо сказать, что это был второй концерт группы в Москве: весной они великолепно выступили на фестивале в Черноголовке, хотя никто не хотел оплачивать проезд из Свердловска какой-то никому неизвестной команды, и я жутко дралась за них с организаторами Черноголовки, но уже там сразу после их выступления стало ясно, что это потрясающе драйвовая группа! И на Подольск я опять позвала их. Но у них забрали в армию барабанщика Потапкина. И они приехали с ритм-боксом. Выступили, на мой взгляд, отвратительно, хотя публика выла от восторга. Но я-то видела в Черноголовке настоящий НАУ! Они в то время делали очень цельную и отшлифованную программу «Разлука». А в конце программы у них стояла песенка «Гудбай, Америка». И они так с пафосом по одному уходят со сцены, оставляя только саксофон Могилевского, который на прощальной щемящей ноте доводит зрителя до соплей. Тут тоже они гордо сваливают со сцены… забыв выключить ритм-бокс. И вот безмозглый ящих стучит последние такты песенки, Могилевский дудит, а ящик опять стучит, а Могила дудит, злобно зыркая глазами за кулисы. Наконец кто-то додумывается на цыпочках выскочить на сцену и выключить проклятый бокс и саксофон выдаёт последнюю ноту… Я смеялась, как бешеная. И как-то охладела к команде. Да и денег они очень быстро очень больших захотели. Это стало скушным. Я уже не в первый раз говорю, что нынешний кризис (а точнее, кобздец) русского рока связан именно с тем, что многие интересные группы раньше времени коммерциализовались.То бишь, просто стали брать большие «бабки» за концерты. Они не были готовы к этому. Ещё не стали «Роллинг Стоунз» или «Депеш Мод», а вели себя именно как западные звёзды. Это было очень глупо. Если бы они остались в принципиальном андерграунде, то и сейчас собирали бы залы и продавали бы свои альбомы. А так… Всё прошло. Как прошёл и Советский Вудсток.
Мероприятие, конечно, было, как сейчас модно говорить, мистическое. Чего стоил последний концерт. Сцена открытая. А тут пошёл дождь. Лампы от прожекторов взрываются в ночи, а по мокрой сцене босиком по осколкам софитов, голый по пояс мечется Шевчук, ничего не видя вокруг. И публика в экстазе рвётся к сцене. Как никого не убило электрическим током – чудо! Сейчас сохранившиеся любительские видеокассеты дают смутное представление о трёх днях бешеного напряжения на сцене, за сценой, у зрителей. Кто-то там снимал на профессиональную телевизионную технику: на сцене время от времени появлялся человек с большой камерой, а шнурок за ним носил молоденький тогда Андрей Разбаш (тот самый, который крутым папиком позднее стал и помер от стыда за то, каким он говнюком заделался). Но судьба этой записи нам не известна. А вот любительские съёмки ходят по миру.
Вот и в пивняке, куда меня позвали отметить 20-летие Подольского рок-фестиваля, основной мулькой было смонтированное из этих архивных видеозаписей «кыно». Гурьев боялся, что кабак сметёт толпа страждущих любителей отечественного рока. Ну да, как же. Собралось два десятка толстых, лысых, старых пердунов. Среди них выгодно выделялись почти не изменившиеся Гурьев, Колупаев и, смею надеяться, я.Пит, как всегда, показал себя не ахти каким организатором: всё было достаточно тоскливо, смонтированное видео затянуто и подобраны не самые яркие моменты фестиваля. Зато был напечатан СЦЕНАРИЙ (!), где всё было расписано: когда Комета говорит, когда Гурьев, когда видеофрагмент беседы Колупаева с белобрысым козлом-антисоветчиком Севой Новгородцевым! Ну, что я могу сказать. Только повторить то, что я и сказала в этот вечер. В одной из статеек в рок-самиздатовских журналах Колупаев сразу после фестиваля писал, что придурочная Комета за работу на фестивале денег не взяла, а попросилась только объявлять некоторые группы и отдать её людям первый ряд в зрительном амфитеатре. И подольской стороне таким образом очень дешево обошлась организация фестиваля. Тогда я обиделась на Пита за эти слова. Но он попытался сделать красивый барский жест: повёз меня в аэропорт, достал из кармана пачку денег и спросил, куда я хочу полететь. Я сказала: в Среднюю Азию. И мы стали пытаться взять билеты в Ташкент или Душанбе. Но, увы, билетов никуда не было и мы уехали домой. Тем не менее, на Колупаева нельзя было долго сердиться с его имиджем беспомощного мальчика - ботаника и задушевным цинизмом старого русского интеллигента. Прошло 20 лет. Колупаев стал известным в определённых кругах порнографом, создателем и распространителем русского порно. Гурьев работает в агенстве по раскрутке российских попсюшек и пишет хвалебные статьи о Валерии. Смирнов подхалтуривает на способствующей развалу нашей страны вражеской радиостанции «Свобода». А я горжусь тем, что я была и осталось всё такой же дурой, как и 20 лет назад. Преподаю в бюджетном педагогическом вузе за гроши, больше 10 лет поддерживаю интернет-портал без единого рекламного банера и бесплатно даю друзьям место на нём. Опять же бесплатно делаю интернет-страницы разным хорошим людям и коллективам, часто не дождавшись от них даже обычного «спасибо». Денег, конечно, хочется, но пройдено уже больше, чем осталось и менять приоритеты было бы сейчас глупо и смешно. Когда я уйду, от меня останется никому не нужный хлам: папки с фотографиями, потрёпанные рок-самиздатовские журналы, стеллажи рассыпающихся в прах магнитных аудиокатушек и кассет, рулонов с видео устаревших форматов и … эта маленькая коробочка со старыми значками. Всё это вынесут на помойку. И на московском блошином рынке кто-то, возможно, улыбнётся, увидев корявый самодельный значок «Подольск-87».
Комета.