В селе Борки - не поют. Рядом село Спальное - тоже не поют. Нигде больше в курских деревнях, некогда известных своими богатыми песенными традициями, больше не поют. А в Плёхово – поют. Не оттого ли, что повадились туда московские фольклористы ездить ещё с середины прошлого века. Всё ездят и ездят, заставляя вспоминать старинные песни и наигрыши тамошних стариков и старух. Уже выросло не одно поколение некогда «молодых фольклористов», уж стариками стали те, кто в то давнее время о пенсии и не думал. А плёховский Тимоня всё водит свой карагод. Вот только не на улицах курских деревень, а всё в основном на сценах столичных клубов, да на заграничных фестивальных площадках. Я не фольклорист. И не этнограф. Мне не проанализировать феномен плёховской песни. Да и не надо. Меня интересует та тенденция, которая или погубит аутентичный курский фольклор, или, наоборот, спасёт его для потомков.
Во время последнего концерта плёховского ансамбля «Тимоня», приехавшего к своим старинным московским друзьям детскому фольклорному ансамблю «Веретёнце», меня поразила вскользь брошенная одной бабулькой со сцены фраза: молодёжь-то на селе есть, вот только неинтересно им то, что мы поём, не хотят они ни петь, ни карагод водить. Только москвичам заезжим это всё нравится и интересно. Они вот уже сколько лет регулярно приезжают в Плёхово, записывают песни, привозят детишек, которых учат петь плёховские бабушки и дедушки. Что это? Тяга к экзотике? Протест против мэйнстрима официозной культуры? Или дают себя знать так называемые «корни», то есть то, что в предках всех русских есть крестьяне, ибо Россия – аграрная страна с общинным укладом хозяйствования, всегда глубинным приоритетом ставила землю, труд на земле, обладание ей. И наша тяга к шести соткам под ненужную нам картошку, которую всё равно выкопают бомжи, а мы опять по весне будем возиться на грядках, проклиная их и не имея сил от них оторваться – это тоже проявление этих самых «исторических корней». И мечты каждого из нас о каком-то мифическом утре в деревне с кукареканьем петуха, запахом свежего хлеба из непонятно откуда взявшейся русской печи, в которой давно уже никто в деревнях никакого хлеба не печёт, вкусом парного молока, ветки черёмухи, заглядывающей сквозь кружевную занавеску кухонного окна бревенчатой деревенской избы… Мы идеализируем какую-то мифологему, прихлёбывая порошковое молоко из китайской кружки со знаками зодиака азиатского календаря. Но даже само существование такой «умственной картинки» в голове абсолютно каждого русского человека – это уже толчок для некоторых из нас попытаться найти её воплощение, хотя бы частичное. Мы ищем. И некоторые находят.
25 лет назад образовался московский фольклорный ансамбль «Веретёнце». Его художественный руководитель Елена Алексеевна Краснопевцева и музыкальный – Борис Серафимович Ефремов вместе ищут в курских деревнях закопанные клады традиционной русской культуры. Все эти годы они вместе с воспитанниками ездят в экспедиции в самые дальние уголки области, на реку Псел, – как куряне говорят, в Попселье.
«Сама я закончила институт культуры, отделение руководителей народных хоров, но, честно говоря, народные хоры в прежнем их виде меня не привлекали, – вспоминает Елена Алексеевна. – Но я прочла книгу о традиционном фольклоре Анны Васильевны Рудневой, профессора Московской консерватории. А потом услышала выступления народных певцов из деревень. В те времена они были довольно редкими. И поняла, где зарыт бесценный клад, который следует поднять на поверхность и подарить другим. И моими университетами стала экспедиционная работа, общение с сельскими стариками, изучение всех сторон жизни, быта этого уникального социума. Особенно меня привлек Курск с его богатейшим культурным наследием».
Участники «Веретенца» разучили, например, популярный в курских деревнях танец «Тимоня» с ярко выраженными «мужскими» и «женскими» движениями. Потом – хоровод, где с помощью цветных поясков женщины выстраивают определенную фигуру танца. Пояс, кстати, считается одной из самых ярких деталей народного костюма: девушки ткали его вручную, а затем цепляли на него гроздья цветных бомбошек и помпончиков. Пояса служили не только украшением, но и оберегом, их дарили возлюбленным, считалось, что чем больше помпончиков, тем любовь крепче. В середине прошлого века домотканые пояса уступили место капроновым платкам с люрексовой нитью – это был, наверное, последний «писк» деревенской моды.
Кроме танца, в курских селах сохранился богатый инструментарий. Некоторые музыкальные инструменты известны с XI века, например кугиклы – набор тростниковых дудочек, их, как правило, до пяти штук, и все они умещаются в пальцах одной руки. Есть рожки, балалайки, позже появилась гармонь. Вот гудки, прообраз современной скрипки, время, увы, не сохранило. Борис Серафимович Ефремов делает их сам, по фотографиям в книгах. Столь же богатый инструментарий сохранился только во Владимирской области – время донесло до нас владимирские рожки. «Веретенце» имеет в арсенале заливистый квартет рожечников.

Но самое главное – это все же песня. В репертуаре «Веретенца» их около трехсот: есть обрядовые, которые пелись в пост, на свадьбах, на похоронах, а есть те, что поются, когда душа просит. Записаны они в основном в селе Плёхово. Чем стариннее песня, тем она проще по музыкальному ладу, витиеватее по тексту, в ней больше поэтических образов, символики. Можно всегда одну и ту же песню петь, считают участники ансамбля, и всякий раз это будет другая песня, у нее будет новое душевное наполнение, звучание, иная внутренняя жизнь. Иногда песни длятся по 5–7 минут, в них множество куплетов с описаниями каких-то событий, случившихся в незапамятные времена, например разлука или встреча с невестой. Иной раз фольклористы запишут в одной деревне десять куплетов, а в другой, к удивлению своему, им кто-нибудь споет еще семь-восемь. В свадебную обрядовую песню подставляются имена конкретных людей – молодожёнов. Вот, скажем, такой текст, завораживающий своей поэтичностью: «Алексеюшка Матвеевич хорош да пригож, он ходит-бродит по двору, заходит во конюшенку свою, у воротиков Татьянушка стоит...»
«Если в деревне есть хоть один талантливый певец (мы называем таких людей мастерами), то весь деревенский ансамбль будет звучать прекрасно, – говорит Елена. – К великому сожалению, старые мастера уходят, а с ними исчезает навсегда их песенное богатство». Как это страшно – потерять навсегда. За последние годы мы так много потеряли и как государство, и как обычные люди. Потеряли не просто многое, а почти всё: историю, независимость, друзей, земли, национальную гордость, военные подвиги, могилы наших воинов, обеспеченную старость, неприкосновенность жилища, бесплатное образование и медицинское обслуживание, уверенность в завтрашнем дне, сотни тысяч нерождённых детей.…И вот в этом бесконечно длинном списке потерь может оказаться ещё одна: потеря русской народной песни. Не в вариантах «Балаган лимитед» или Бабкиной, а в том исконно чистом и безукоризненно поэтическом виде деревенского многоголосья, сопровождаемого танцевальным пересеком или тихим всхлипыванием над горькой долей русского человека. Как мы будем жить без колыбельных с гулями, без тетёшек, без застольных песен? Какого это нынешним молодым мамам, баюкать малышей под матерные песни Шнура? Чувствуют ли они, что им и их малым деткам чего-то не хватает? И это «что-то» - не бутылка пива или «кетчупа Балтимор»? Так хочется верить, что сейчас мы наблюдаем временное затмение национального коллективного разума. И надо только чуть-чуть продержаться, капельку потерпеть и вновь зазвучит:

«Жаворонки, жавороночки!
Прилетите к нам,
Принесите нам
Лето тёплое!
Унесите от нас
Зиму холодную!»

Моя дочь-первоклассница на днях выступала на заседании Научно-лицейского общества в школе, где она учится. А учится она в старой муниципальной московской гимназии Фридмана. Тема её доклада «Русское народное искусство». Её классный руководитель знала, что девочка уже три года ходит в «Веретёнце» и попросила нас представить младшие классы на заседании НЛО. Мы, конечно, согласились, хотя доклад 7-летней девочки – это трудно представить. Готовились долго, тщательно, перебирая предметы нашей маленькой коллекции различных русских промыслов. И вот в день доклада дочь в девичьем сарафане курской области с пышным «хвостом» из разноцветных капроновых платков, а я в свадебном наряде рязанской области с корзиной филимоновских и богородских игрушек, хохломы, гжели, павлово-посадских платков стоим на сцене, дочь около микрофона, я - в ряду экспонатов. Актовый зал гимназии, затаив дыхание, слушал и смотрел на диковинные предметы, которые мы выставляли на столе. В конце доклада дочь повертела меня на сцене, рассказывая о понёве и рубахе с полетами, об украшениях-оберегах и барановских платках. Когда же мы с ней запели старинную русскую песню «Сосёнушка», то все дети и взрослые отхлопывали нам ритм дружными аплодисментами. После доклада пришлось объявлять перерыв, так как дети хотели подержать в руках вещи, которые мы принесли. С удивлением я узнала, что никто из них не держал в руках богородской игрушки и они всё норовили подёргать за шарик-противовес, не зная, что его надо крутить. Учитель технологии не хотела выпускать меня из рук, вертя так и эдак. Выяснилось, что она сейчас ходит на платные курсы по изготовлению русского костюма, так им только картинки показывают, но ни одного костюма не приносили. А ей так хочется научиться всему этому самой и передать своим ученикам навыки изготовления русских костюмов и украшений. Какие лица были у детишек и их учителей! Это был настоящий праздник, героями которого были русские ремёсла и костюмы. И чуть-чуть мы с дочерью. Наверное, так и надо жить. Как учил Маленький принц Антуана де Сент-Экзюпери: «Встал поутру, умылся, привёл себя в порядок – и сразу же приведи в порядок свою планету». Давайте поправим ветку черёмухи над ажурной занавеской, допьём молоко и пойдём в карагод. Пусть русский карагод вновь завивается по улицам русских деревень помногу часов, вовлекая, как и раньше, всё новых и новых людей в свою яркую круговерть.

Комарова Н.И. – кандидат соц. наук, ст. научный сотрудник лаборатории этнокультурных технологий в образовании МГПУ.