|
Умирать не страшно
(Последние фестивали Евгения Панфилова)
Большому художнику нередко дается дар предвидений и прозрений, каким-то
непостижимым чутьем он угадывает глубинную сущность происходящего во внешнем
мире, и порой предсказывает собственную судьбу.
Свой уход Евгений Панфилов так или иначе показал почти во всех последних
балетах, хотя и раньше тема эта не раз возникала в его творчестве. И тот
кошмар, который неотступно мучил его в последние годы, и ад, в котором
довелось существовать, он выплеснул наружу. "Разные трамваи",
"Капитуляция", "БлокАда", "Тюряга" - реальная
действительность лишь повторила все, о чем он уже поведал. Панфилова не
стало...
А перед этим был большой праздник. Традицию заканчивать очередной сезон
непременной премьерой Панфилов решил утроить, благо кроме основной труппы,
"Балета Евгения Панфилова" у него теперь было еще две: знаменитый
"Балет Толстых", чьи "Бабы" стали потрясением для
многих, и новое годовалое "дитя" - dance-company "Бойцовский
клуб". В честь закрытия 15-го сезона хореограф задумал парад премьер,
назвал все это Юбилейным фестивалем театров Евгения Панфилова и посвятил
предстоящему юбилею города. Ежедневные аншлаги в Пермском оперном, выступления
3-х панфиловских трупп, 7 спектаклей, из которых 4 премьеры! В последний
вечер все три труппы "сливаются в танцевальном экстазе" в спектакле
Шоу-транзит "Пермь - Пекин - Рио-де-Жанейро, или Пермские путешественники
в Китае бразильской ночью". В экстравагантно-ироничном ревю на сцене
почти сотня артистов, пластический драйв и великолепие костюмов, живые
голуби и - после долгого перерыва - вновь танцующий Панфилов, в финале
вся публика, включая гостей и московских критиков пляшет, на головы летят
воздушные шары, Пермь танцует и ликует!
Но и это еще не все. На заключительной пресс-конференции Ассоциация театров
Урала выдвигает его на соискание Государственной премии за создание уникальных
театральных проектов и спектакли последних лет, власти как о решенном
вопросе говорят о передаче театру всего ДК, в котором сейчас они арендуют
несколько помещений и спортивный зал. И планы, планы, планы! Об открытии
Центра современной хореографии, о Международном фестивале "Панфилов
и друзья", который покажет пермякам, а затем екатеринбуржцам и челябинцам
лучшее из того, что делается в современном танце, и уральский contemporary
dance, несомненно, самый продвинутый и титулованный из всего российского,
получит новый импульс!
Отчетливо помню ощущение радости вкупе с оттенком ирреального: не может
быть! Панфилов, так много лет пробивавший лед над головой, теперь признан
и обласкан? Если все так складно, то откуда в его главных спектаклях столько
смертельной тоски? Всю жизнь совмещавшиеся в нем полюса достигли своего
апогея: эйфория и трагедия рядом, к чему это?
Месяц спустя фестиваль с чуть измененной программой должен был стартовать
уже в Екатеринбурге. Но за два дня до этого Панфилов трагически ушел из
жизни, и ровно в середину лета, 15 июля Пермь прощалась с человеком, который
олицетворял для нее так много: любовь, гордость, надежды. А на другой
день в соседнем городе начался фестиваль, он был посвящен памяти Панфилова
и прошел по полной программе.
Каждый вечер после представления и финальных аплодисментов наступал миг
тишины, и вместо привычного живого Панфилова с колосников на сцену спускался
его портрет. Звучала духовная музыка любимого им Рахманинова, и каждый
в зале, оставшись один на один с лицом человека, которое раз увидев, забыть
невозможно, пытался осознать только что пережитое. И тут было над чем
поразмыслить.
Вслед за пермяками в Екатеринбурге увидели лучшие спектакли последнего
времени, где Панфилов предстал бесконечно разным, и три премьеры, которые
мастер поставил всего за месяц (!). Как ему это удавалось, всегда было
загадкой даже для самых близких людей.
После грандиозного успеха спектакля "Бабы. Год 1945", сказавшего
так много и так просто, без надрыва и экзальтации о русской судьбе и женской
доле, сделать следующий шаг, придумать для труппы "Толстых"
новый спектакль, наверное, было нелегко. В "Уроках нежности"
мы увидели совсем непривычного Панфилова. Томная элегия ткалась и длилась,
светлая грусть сменялась тихой радостью. Никаких бурных эмоций и кричащих
контрастов. В завораживающих звуках Шопена, Массне, в страстных призывах
русского романса "Ямщик, не гони лошадей", в ритмах современной
латины он раскрывал нам тайны женской души, пленяющей невзначай, надолго,
навсегда... Это и балет-воспоминание об эпохе Айседоры Дункан, о танцах
босоножек, где все очень просто, естественно и трогательно. И портрет
наших современниц (неожиданную "офисность" интерьеру придают
стулья-каталки), которые не прочь всплакнуть над латиноамериканскими сериалами,
а в одиночестве мечтают о том же, что и все женщины мира. Панфилов заставляет
нас любоваться мягкой пластикой и текучими линиями кустодиевских форм,
давая пример трепетного отношения к материалу, в буквальном смысле урок
нежности.
Но было и то, что наполняло спектакль мистическим флером: проплывающая
по диагонали дама с громадным темным шлейфом (тайна, загадка, волнующий
персонаж!) обозначала печальный зачин, который получал неожиданное разрешение
в финале. Под звуки "Слезной" Моцарта внезапно появлялся единственный
танцовщик, накрывающий по очереди всех до одной "толстушек"
тем же покрывалом, и медленно уводящий их всех за собой (в никуда?!).
Dance-company "Бойцовский клуб" стал последней заботой Панфилова.
Весной 2001 года он набрал новую труппу из мальчишек с улицы: спортсменов,
"качков", бывших брейкеров и хип-хоповцев, а уже через месяц
вместе с солистами-мужчинами основного состава они танцевали "Мужскую
рапсодию" - удивительной красоты зрелище, с излюбленной панфиловской
темой мужской самодостаточности, мужского братства. Без популярного в
последнее время гомоэротизма.
"Тюряга" стала для "бойцов" следующим, довольно суровым
испытанием. Уже не шоу-балет, а серьезный данс-спектакль, со сложной атрибутикой
и сценографией, со своими законами существования на сцене. Искать в нем
зарисовки тюремного быта бессмысленно, здесь нет никакого сюжета, мелодраматических
историй. Название "тюряга" с его несколько уголовно-блатным
оттенком не исчерпывает всех ассоциаций, они шире: тюрьма, лагерь, зона,
жизнь в замкнутом пространстве, существование в экстремальных условиях,
проявление человечности и звериных инстинктов толпы, конфликт индивидуального
сознания и серой массы.
Киношный принцип драматургии - чередование оживших стоп-кадров - заявлен
с самого начала: масса проступающих из темноты обнаженных тел, пугающее
чувство полной беззащитности, и вновь темнота, таков эпиграф спектакля.
Затем они появятся уже в одинаковых светлых робах, и бесконечная монотонность
их существования отразится в череде массовых унисонных хореографических
композиций. Сквозь безликость толпы проступят несколько индивидуализированных
персонажей, две пары протагонистов, возникнет внутренний драматизм и многослойность.
Своей точностью поразит использование придуманных Панфиловым кроватей-трансформеров
на колесиках, превращающих сценическое пространство в самые разные, неожиданные
места действия. Мысль о том, что хореограф показывает нам нечто, что гораздо
шире понятия "тюрьма", станет лейтмотивом восприятия.
Спектакль "БлокАда" на музыку "Ленинградской симфонии"
Дмитрия Шостаковича еще на июньском фестивале предполагался как главное
событие сезона театра "Балет Евгения Панфилова". И в этом качестве
не обманул ожиданий. Поставленный в Берлинском "Темподроме"
в марте этого года, он назывался "Жизнь прекрасна". Возникший
как копродукция, всхлестнувший массу откликов, перенесенный (вероятно
с добавлениями и изменениями) на собственный коллектив, данс-спектакль
"БлокАда" стал последним творением в жизни хореографа.
Гениальная масштабная симфоническая концепция Шостаковича подразумевает
разные толкования, в этом ее мощь и сила. Хореограф с чутким слухом, Панфилов
не преминул воспользоваться этими качествами музыки, он не захотел привязать
ее исключительно к теме войны. Поэтому название снайперски точно. Блокада
- это не только конкретика событий военного Ленинграда, но и знак существования,
состояние, в котором Россия жила как накануне войны, так и после. А особое
написание слова - блокАда - подразумевает еще более широкую трактовку.
Одна шестая часть суши, живущая своими радостями и заботами, но при этом
- в нечеловеческих условиях. Не отсюда ли протягиваются многочисленные
нити к символике спектакля, где персонажи слепы и немы, и чаще всего не
догадываются об этом. Сценическое пространство напоминает диараму (Ленинградская
блокада?), а люди-тени возникают из небытия. Саночки, на которых увозили
умерших блокадников, голубые шары (крутится, вертится шар голубой), апельсины,
выкатывающиеся в финале - мечта, простая, советская, предновогодняя?
Для интуитивиста Панфилова "БлокАда" явилась новым витком творчества,
жесткая конструкция кажется более умозрительной, а логика, бесспорно,
из театра абсурда. Но как фатально это стыкуется со смысловым наполнением:
наше прошлое сколь трагично и прекрасно, столь и абсурдно! А заканчивается
спектакль вполне в духе Панфилова - под звуки любимейшей песни из фильма
"Весна на Заречной улице" на поклоны выходят все безымянные
герои спектакля, которым он адресует свое бесконечное душевное тепло.
Смотреть спектакли фестиваля было необычайно тяжело, захватывало дух
от мужества артистов (танцевать уже на следующий день после похорон!),
и их мастерства. Всю жизнь мечтавший о супер-профессиональной труппе,
Панфилов мог быть ими доволен. А еще спектакли после его гибели приобрели
совсем иное звучание, глядя на них не впервые вдруг перехватывало горло
от удивительных предсказаний, которыми они оказались заполнены.
...Жесткий финал "Тюряги" - убийство, кажется немотивированным
неожиданным, но на самом деле готовится всем ходом действия. Удар ножом,
последний стоп-кадр, и полная чернота...Говорят, убитого Панфилова нашли
фактически в той же позе...
...В "Уроках нежности" он впервые в жизни использовал "Реквием"
Моцарта, заупокойную мессу, а так поразивший длинный черный шлейф, который
мистически накрывал одну танцовщицу за другой, теперь казался черным саваном.
Меньше, чем через месяц после премьеры черные вдовьи покрывала стали явью,
осиротевшие "толстые" на похоронах были неутешны: мы ведь понимаем,
что кроме Панфилова никому не нужны!..
...Многомерность и полифония звукового пространства "БлокАды"
поразительны, так как партитура Шостаковича прорежена обрывками музыкальных
фраз, наплывом возникают куски знакомых песен и мелодий. Но одна из них
застревает в памяти, повторяемая с маниакальной настойчивостью снова и
снова: "Мы простимся с тобой у порога...мы простимся с тобой... мы
простимся..."
Мы прощались с Панфиловым, и именно с этим чувством смотрели его спектакль
"Река" - одно из лучших созданий хореографа. Балет-притча, балет-завещание.
Какая причудливая смесь эпох и жанров, ритмов и интонаций в музыке, где
медитации группы "Белый острог" соседствуют с пронзительно-щемящим
зонгом Брехта-Вайля, а популярнейшая песня в исполнении Лючано Паваротти
с "Кориоланом" Бетховена! Столь же удивительно смешение хореографических
техник, пластических стилей и, вместе с тем, как мощно и властно проведена
тема, мысль, посыл. Умирать не страшно, нет, нет! Как ожог, как прозрение
возникает догадка: ведь он все знал! Панфилов 4-летней давности, еще живой
и умирать не собирающийся, тот Панфилов уже знал о смерти все. И воспринимал
ее не как обычные люди с их страхами и комплексами. Смерть в "Реке"
- это смена одеяний, из чуть припорошенных серой жизненной пылью в чистейшие,
снежно белые. Смерть лишь переход. Из одной плоскости в другую, из одного
пространства в следующее, а течение Реки неостановимо как сама жизнь,
поэтому: умирать не страшно.
А может, действительно, не страшно, когда оставляешь после себя так много,
огромное поле любви, людей, зараженных энергией творчества, труппу, собирающуюся
хранить и восстанавливать огромное наследие, балеты, которые, дай Бог,
еще увидят те, кому это необходимо.
Лариса Барыкина
Пермь-Екатеринбург, июнь-июль 2002
Видео
спектакля, показанного в Москве в 2002г.
Видео
спектакля с участием Евгения Панфилова на заключительном "Русском
вечере" фестиваля 2002г.
|
