* * *

     Как будто кто-то огромный положил мне на сердце лапу. Написали сегодня из дому, что умер мой старый папа.
     Ах, если б письмо затерялось, если б про это не зналось!
     Но письмо не пропало в дороге, про всё рассказало жестоко: как скрипели старые дроги, как нападало снегу глубоко, как бездушно горели свечи, как лежал он важный, нарядный, и как жалко костлявились плечи через старый сюртук парадный.
     Но поверить нельзя, невозможно, чтоб, увидев меня, не заплакал, чтобы с жёсткого белого ложа мне навстречу не встал бы папа.
     И когда бы дитя его билось о гроб и об пол головою, чтобы он над ним не склонился, не сказал бы «Христос с тобою!», чтоб его любовно не поднял.
     Ах, зачем я проснулась сегодня.

 
ВОДА

Как кровь уходит из синей вены,
Ушла из плена зловонных труб
Вода живая с кипящей пеной,
И город плачет – угрюм и скуп.

Легка, подвижна, к истокам тёмным,
К лугам поёмным, к седым лесам,
Течёт и плещет, светло-бездомна,
Сродни и солнцу и небесам.

Сверкает лентой, струёй искрится,
И путь всё длится, и мир звенит,
Взлетает птицей, прыгнёт, как львица,
Ревёт в порогах, в болотах – спит.

Поют ей песни и пьют скитальцы,
Но тщетно «сжалься» иссохших губ,
И тщетно город вздымает пальцы,
Сухие пальцы фабричных труб.

“ТЫ” И “ВЫ”

Я остро не люблю сближающего “ты” –
Оно как комната, в которой всё знакомо.
Как нераскрытые, как ждущие цветы –
Почтительного “Вы” мне сладостна истома.
За этим строгим “Вы” всегда тонка печаль,
Но неисчерпана бездонная возможность,
За ним скрывается в печальную вуаль
Касаний ласковых пьянительная сложность.
Почтительное “Вы” кладу, как талисман,
У входа строгого души моей чертога. –
Кому не сладостен его живой обман –
Не перейдёт заветного порога.

* * *

Ведь солнце сегодня ярко
И легче земные ноши,
Но сердце – пустая барка
И груз её в море брошен.

И мне всё больней и жальче
И сердце стынет в обиде,
Что мой нерождённый мальчик
Такого солнца не видит.

  

* * *

     Было тело моё без входа и палил его чёрный дым. Чёрный враг человечьего рода наклонялся хищно над ним.
     И ему, позабыв гордыню, отдала я кровь до конца за одну надежду о сыне с дорогими чертами лица.

* * *

     Петербурженке и северянке люб мне ветер с гривой седой, тот, что узкое горло Фонтанки заливает узкой водой.
     Знаю – будут любить мои дети невский седобородый вал, оттого, что был западный ветер, когда ты меня целовал.

* * *

     Причастницей войду в твою постель, закрыв глаза и открывая губы, и будет медь звенящая и трубы, и закачается над нами лёгкий Лель.
     А после, горестно простёрты перед ним, узнаем мы, что жертва неугодна, и будет стлаться горько и бесплодно её пустой и легковейный дым.
Главная