Юрий Борисов

• ДОЧЬ ЭНГЕЛЬСА
• КОММАЗАЙ И ЗАЙЦЫ
• ХРЕН С РОССИЕЙ
• ИНТЕРНАЦИОНАЛИСТ
• ГОЛОСУЮЩАЯ НАЦИЯ
• БЛАГА ЦИВИЛИЗАЦИИ
• БЫВШИЙ ПУДЕЛЬ
• ЖЕНА ВОЖДЯ
• ПОЦЕЛУЙ ЗЛОДЕЮ РУЧКУ
• СКЛОКА — ДЕЛО ХОРОШЕЕ
• ЗА СЕБЯ И ЗА МАРЛЕН
• ДЕРЖАВНЫЕ ШУТКИ
• ТРЕТЬЕ ЧУДО
• ПОЛОЖИ НА МЕСТО
• ДОБРЫЙ ДЯДЯ СЕМ
• ОККУПАЦИОННАЯ ЗОНА ДЛЯ ЖАННЫ д`АРК
• ЛАУРЕАТ ПОНЕВОЛЕ
• ПРОСТИ, ОТЕЦ!
• МЕНЯ ЛЕНИН КРИТИКОВАЛ
• НА ЛУНЕ ПЫЛИ НЕТ
• ГРАБИТЕЛЬСКОЕ ГОСУДАРСТВО РАБОЧИХ И КРЕСТЬЯН
• ПРИВЕТ ИЗ БОЛГАРИИ
• ЖЕРТВА ПОДХАЛИМАЖА
• ЭПОХА ПЕРВОБЫТНОГО КОММУНИЗМА
• ВЗАИМОПОНИМАНИЕ

    Карл Маркс был очень неравнодушен к женскому полу. Ну, очень! Юбки мимо не пропускал безнаказанно.
    А вот Фридрих Энгельс слыл ярым женоненавистником. Фридрих любил только революцию и... Маркса.
    Фридрих, ненавидя все душой капитализм и эксплуатацию человеком человеков, оставался по гроб жизни уважаемым фабрикантом, нещадно эксплуатировал собственных рабочих на благо их же освобождения.
    Вот как-то раз, Карл в очередной раз не утерпел и сделал ребенка служанке, под самым носом у строгой и высоконравственной жены.
    Когда скрыть позор молодой особы не представлялось уже никакой визуальной возможности, Карл, ничтоже сумняшися, свалил все на Энгельса. И не просчитался. Фридрих молча стерпел такую подлянку от соратника по борьбе.
    Потом Энгельс долго платил немалые алименты на содержание «своей» дочери. Ну, это еще полбеды. Мало того, что Фридрих всю жизнь содержал самого Маркса и его многочисленное семейство на уровне, ниже которого не могла опуститься баронесса фон Вестфален, высоконравственная его «содержанка» Жени до самой смерти не могла простить Фридриху «его аморальности». И пилила его этим при каждом удобном случае.
    Фридрих все это терпел. Из любви к Марксу.
   

    Надежда Константиновна Крупская, как-то в конце двадцатых годов публично разоткровенничалась о своем житье-бытье с Лениным в Шушенском, в ссылке.
    Так вот, первой же их сибирской весной был большой разлив. И Владимир Ильич — страстный охотник — проезжая на челноке по половодью мимо островков, наколотил прикладом ружья столько зайцев, что им надолго хватило зайчатиной лакомиться.
    Вот такой коммунистический дед Мазай.
    Великий и простой.
    А, главное, добрый!

    Давид Бромштейн был очень богатым человеком, известным на всю Таврическую губернию. Еще бы: единственный на всю Россию иудей-землевладелец. Почти помещик, как любил он хвастаться, хотя проходил по купеческому сословию.
    Кормил его и всю многочисленную семью, включая и непутевого сына Лейбу, мельничный промысел. Дело верное, выгодное. Без других товаров человек может и обойтись, а вот без хлебушка как проживешь? А чтоб хлеб испечь мука нужна. А кому нужна мука, тому и нужен старый Давид.
    И вот в ноябре семнадцатого, прибегают к нему соседи и кричат:
    — Давид, ты слышал? В Петрограде переворот опять. Твой сын управляет теперь Россией.
    — Что? — воскликнул старый Бромштейн, ударив ладонями по ляжкам, — Мой Лейба управляет Россией? Да я этому непутевому недоумку и мельницей не доверю управлять!
    И, оглядев озадаченных соседей, добавил милостливо:
    — Но Россией, хрен с ней, пусть управляет.

    В восемнадцатом году, когда большевики, отбросив всякую демагогию о временности их правительства, расстреляли демонстрацию рабочих в поддержку Учредительного собрания, занялись они, наконец-то во всероссийском масштабе, своим любимым делом — экспроприацией, то группа недовольных таким поворотом событий предпринимателей-евреев прислала к Троцкому депутацию с жалобой.
    Троцкий принял их у себя в кабинете, в Смольном.
    - Мы пришли в вам, Лейба, сын Давидов, как к еврею, с жалобой на самоуправство властей. Все, что неимоверными трудами и унижениями удалось нажить при неправедной власти гойского царя, отнимают теперь у нас большевики. Вы, как еврей, обязаны помочь нам, несчастным своим соплеменникам, вернуть наше достояние...
    Троцкий, с кислой миной выслушав их жалобы, ответил, что они ошиблись адресом. Что он не еврей, а интернационалист. Чем сильно удивил евреев-капиталистов. Что такое выкрест они знали, а вот с интернационалистом сталкивались впервые.

    В 1925 году нарком здравоохранения СССР товарищ Семашко, одержимый идеей научного социалистического планирования семьи, заслал личного эмиссара в Германию провентилировать вопрос о закупке там большой партии презервативов для трудящихся страны строящегося коммунизма, и, возможно, оборудования для их производства.
    Семашковский эмиссар пообтершись с пару недель на родине марксизма, отбил в Москву отчетную телеграмму в Наркомздрав открытым текстом. В ней было только одно слово: «Дорого».
    Товарищ Семашко, ознакомившись с данным посланием, недолго думая, выслал ему, также открытым текстом, ответную телеграмму: «Мы голосовали и будем голосовать».

    В том же 1925 году направляет Семашко комиссию Наркомздрава СССР на Таймырский полуостров обследовать северные народности, нести этим народам, злой волею царизма доселе пребывающих в дикости, блага цивилизации.
    Как все арктические народы отреагировали на такое культуртрегерское мероприятие я не знаю, но профессор Симченко как-то рассказывал, что нганасаны, пообщавшись с высокой комиссией, впервые в собственной историей увидели неведомую доселе зверушку под названием: вор.
    А также, комиссия Народного комиссариата здравоохранения Союза Советских Социалистических Республик(!), вероятно в просветительских целях, ознакомила арктических инородцев на практике с таким благом цивилизации, как сифилис.

    Во время великих партийных чисток подобные собрания не миновали даже такой далекой от политики храм искусств, как Ленинградский Эрмитаж.
    На одном из собраний острие идеологической атаки было направлено на директора музея академика Орбели.
    Каждый выступающий не преминул ущучить ученого за его непролетарское происхождение. С трибуны так и сыпалось:
    — Бывший князь Орбели...
    — Бывший князь Орбели...
    — Бывший князь Орбели...
    Поначалу Орбели сидел и терпеливо слушал, потом его грузинский темперамент не выдержал и он громогласно возмутился:
    — Бивший киназ, бивший киназ... Это вам что? Бивший пудель?!

    После смерти Ленина, Надежда Константиновна Крупская вообразила себе, что она, по праву самого близкого к вождю человека, имеет монопольное право на толкование его речей и текстов. И очень часто стала этим правом злоупотреблять, одергивая даже членов Политбюро:
    -Этого Ленин не говорил... Вы не понимаете идей Ленина... Владимир Ильич как-то мне сам сказал...
    И понять можно было старых большевиков в этот жуткий период борьбы за власть в партии, что стала она им поперек горла своими замечаниями, иногда даже из президиума перебивая оратора перед всем залом.
    К тому же поди проверь, что ей Ленин говорил в постели... То ли:« Наденька, давай», то ли про политическую проститутку Троцкого.
    Вот тут-то, за все время партийно-фракционной борьбы в коммунизме, Сталин солидаризировался с Троцким. Им обоим Крупская в качестве ленинской пифии была не нужна.
    И вот в двадцать пятом году, в перерыве заседания посвященного годовщине Октябрьского переворота. Подошли они к ней и а приватной беседе внушили:
    -Если ви, Надежда Константиновна. И дальше хотите быть женой вождя, то заткнитесь. Не то будете вдовой вождя.
    Говорил один Сталин, но Троцкий стоял рядом и согласно кивал своей козлиной бородкой.
    Крупская вняла и заткнулась.
    И да самой ее смерти в 1939 году и даже после, Надежду Константиновну величали всегда не иначе, как женой Ленина. И никогда вдовой.
    Даже сейчас!

    Великий русский физиолог Иван Павлов всегда говорил, что взбесившийся хам, дорвавшийся до власти в семнадцатом году, его раздражает.
    Всю жизнь равнодушный к официальным почестям и наградам он, в январе 1918 года, после расстрела демонстрации в поддержку Учредительного собрания, надевает на пальто царские ордена и демонстративно их носит всю гражданскую войну. В Петербурге.
    После того как в двадцать первом году коммунисты устроили кровавые гонения на Православную церковь, Павлов стал публично креститься на каждую колокольню на пути. Церемонно и с поклонами.
    И везде ругал большевиков самыми поносными словами. Но все ему сходило с рук. Волею Ленина Павлов был неприкасаем.
    Ленину докладывают, что Павлов требует построить часовню на территории лаборатории. Ленин приказывает: "Стройте". И построили. Возможно это единственный православный храм за все советское время построенный большевиками.
    Докладывают: Павлов требует, чтобы весь персонал лаборатории состоял только из верующих. Ленин машет руками: "Соглашайтесь на все, лишь бы не уехал, лишь бы работал здесь".
    Но, несмотря на все подлизывания коммунистов к его научному авторитету, Павлов продолжал костерить партийных функционеров на каждом углу.
    В 1929 году Сталин, изменив Устав Академии наук СССР, впервые пропихивал в действительные члены Академии марксистов. Но неожиданно натолкнулся на упорное сопротивление ряда академиков. В том числе и Павлова, чего ЦК не ожидало от самого именитого и пригретого властью ученого в СССР. Ведь, неблагодарный, ни в чем отказа не знал. Сколько одной валюты на его лабораторию пошло! Мог бы хоть разок и навстречу продвинуться. Но Павлов стоит на своем и кроет партию последними словами за вмешательство в процедуру выборов академиков.
    Уж и геолог Ферсман приходил его увещевать, и физик Иоффе, и языковед Марр (тот самый, которому досталось после войны в «Вопросах языкознания»). Но старик уперся рогом и ни с места.
    Маститый кораблестроитель и математик Алексей Николаевич Крылов махнул рукой и примиренчески произнес:
    — Плюнь, батюшка. Поцелуй у злодея ручку. Не то хуже будет.
    — Я, милостивый государь, не генерал флота, а попович. И руку целовать только у своего духовника привык. Во дворцах не обитался и тамошних порядков не знаю-с. — возмутился физиолог.
    Но Крылов как в воду смотрел. Совнарком СССР «в порядке исключения» разрешил повторное баллотирование, и марксисты Деборин, Фриче и Лукин стали первыми попавшими в Академию наук именно как марксисты.
    Потом Сталин еще раз сменит Устав Академии и будет академиками просто назначать. Иногда даже повторно. Как Тарле. А затем и сам станет почетным академиком вместе с Бухариным, Вышинским и Молотовым.
    А вот судьба первых сталинских протеже в науке оказалась не столь безоблачна, как это казалось им в 1929 году. Фриче — самый удачливый — догадался самостоятельно помереть через полтора года после избрания, не дождавшись когда его взгляды объявят вульгарно-социологическим направлением. Деборин подвергся разгрому за «меньше-вистский идеализм» и недооценку ленинского этапа в марксистской философии. (Как добросовестный ученый он его просто не видел.)
    Академик Лукин в тридцатые годы оголтело включился в сталинскую охоту за ведьмами в науке, но и это его не спасло от тяжкого клейма «враг народа» со всеми вытекающими отсюда «льготами и привилегиями». Не оказался он таким гибким в совместном колебании вместе с генеральной линией партии, как М. Б. Митин, П. Ф. Юдин, Г. Ф. Александров и П. Н. Поспелов, которые не только в Академии, но и на других постах выжили своих более пронырливых поначалу коллег.
    А великий корифей советской науки, как известно самой передовой в мире, товарищ Сталин для расправы над учеными, которым трудно было по свойству их научного предмета пришить фракционизм в партии или промышленное вредительство, изобрел формулу: «идеологическое оболванивание коммунистов». Под нее уже можно было подвести любого.
    И сегодня, глядя на этот клуб директоров НИИ, который только в силу традиции называется Российской академией наук, невольно вспоминаешь талантливого кораблестроителя и лукавого царедворца Александра Третьего, Николая Второго, Керенского, Ленина, Рыкова и Сталина — академика Крылова: остались после коммунистической селекции академиками только те, кто не гнушается целовать злодею ручку. Тем более, что Ельцин так и не посмел посягнуть на веденные Сталиным академические пайки и льготы.

    Сталин, как известно, был мастером политической интриги. Верный ученик ленина понимал, что склока если ее вовремя организовать и держать контроль над ситуацией — весьма эффективное оружие. К тому же, когда подчиненные погрязли в дрязгах управлять ими гораздо проще. Как верховному арбитру. И из этого принципа управления коммунистической организацией сам иосиф Виссарионович не делал никакого секрета. Даже откровенно пропагандировал. К примеру на Х11 съезде ВКП(б). Цитирую:
    "...о склоках и дрязгах в Губкомах я должен сказать, что склоки и трения, кроме отрицательных сторон, имеют и хорошие стороны. Основным источником склок и дрязг является стремление Губкомов создать вокруг себя спаянно ядро, сплоченное ядро, могущее руководить, как один. Эта цель, это стремление — здоровые и законные, хотя добиваются их часто путями, не соответствующими целям. "
    И еще оттуда же:
    "Вот эта здоровая сторона склок, которая не должна быть заслонена тем, что она иногда принимает страшно уродливые формы."
    Это было в 1923 году. Задолго еще до поры всеобщего партийного стукачества друг на друга. Еще в партии коммунистов была некоторая демократия, квазифракционность, и свобода высказывания мнения. Через десять лет, ко времени процесса Промпартии, склока уже сделала свое "положительное" дело — партия стала послушной и управляемой. А слово склочник — нарицательно позорным. Надобность в склоке при послушной партии отпала.

    Фильмов с Марлен Дитрих советские люди при Сталине не видели. Но стиль этой актрисы с успехом тиражировал кинорежиссер Александров, посредством собственной жены — актрисы Любови Орловой, которая в этом амплуа и заслужила всенародную любовь от доярки до вождя.
    И вот в каком году не помню, но в тридцатых — это точно, подает нарком культуры Сталину на утверждение список актеров, представленных к правительственным наградам. Всего семь человек. И последней в этом списке стояла Любовь Орлова претендентом на орден «Знак Почета».
    Сталин, прочитав список, взял свой знаменитый синий карандаш, подчеркнул ее фамилию волнистой чертой и сверху списка прописал под номером «0» "Любовь Орлова — орденом Ленина." И размашисто подписал весь список: «И.С.».
    Получив от секретаря утвержденный список Щумяцкий обратился к Поскребышеву:
    — Чем же именно награждать Любовь Петровну? Каким именно орденом?
    Поскребышев почесал лысину за ухом, пожал плечами и предложил:
    — Зайдите-уточните. Я лично не пойду.
    Так и была награждена народная любимица сразу двумя орденами. В принципе вполне заслужено: за себя и за Марлен.

    На февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года Бухарин предостерегал своих подельникорв по партии:
    — Товарищи, в НКВД твориться что-то непонятное. У меня, лично, создалось впечатление, что Ежов организовал заговор против партии. Предлагаю создать комиссию ЦК по проверке работы органов.
    Я не верю в существование документов, изобличающих соратников Ленина в контрреволюционной деятельности.
    В ответ Сталин предложил:
    - Вот мы вас, лично, и направим в НКВД. Вы там все сами и проверите.
    И направил.
    Все знают как.

    После революции, с введением НЭП, начали большевики увековечивать себя при жизни.
    Первой пострадала Гатчина, переименованная в 1923 году в Троцк. Потом понеслось, как поезд под откос: Автозавод имени Молотова, метро имени Кагановича, родильный дом имени Надежды Константиновны Крупской, психбольница имени Клары Цеткин...
    В тридцать пятом году ничем не повинную Вятку передразнили в город Киров. За сим увековечиванием новоубиенного коммунистического святого, вольностей уже не допускалось. Все остальное мало-мальски выдающееся именовалось не иначе, как именем Сталина: Сталинград, Сталинабад, Сталино, Сталинокан, танки ИС, паровозы ИС...
    Только Ворошилов сподобился стать танком и человеком. Да еще Горький был при жизни партией канонизирован. Сталин, подлизываясь к мировому авторитету Буревестника, назвал его именем Нижний Новгород, кучу школ, библиотек, институтов и трудовых колоний, в довесок ко всему уступил ему честь именовать самый большой в мире самолет.
    Великий пролетарский писатель не остался в долгу. Вместе с группой советских писателей проехался метр по только что построенному Беломорканалу. И написали инженеры человеческих душ под руководством корифея соцреализма восторженную книгу очерков о том, как преступники и враги народа трудом перековываются в достойных строителей коммунизма. Воспел великий гуманист в угоду хозяину рабский труд гулаговских зеков. А что делать? Коли продался в малом — отработаешь и в большом. Этого еще никто не избегал.
    Книга эта сохранилась чудом в нескольких экземплярах только потому, что вместе со Сталиным в ней восторженно воспевался генеральный комиссар госбезопасности и глава ОГПУ Ягода. После ликвидации последнего, книгу — красочный альбом — изъяли изо всех библиотек и уничтожили
    Горький — это большая отдельная тема. И о том, как он год торговался со сталинскими эмиссарами за особняк Рябушинского, в котором сейчас его музей в Москве; и о его весьма дорогостоящем хобби — коллекционировании нецке и римских золотых монет. О падении его популярности в мире и, соответственно, пересыхающем ручье гонораров в твердой валюте. А жить пролетарский писатель привык на широкую ногу, содержа целый двор прихлебателей... Это все ужасно занимательно, но не о том сейчас речь.
    Представили в сороковом году на утверждении Сталину проект крупнейшего в мире ледокола. Естественно маршал мировой революции утверждал не технические чертежи, а только название ледокола его именем. Это он всегда делал сам. Никому не поручал.
    Просмотрел генсек вежливо разложенные на длинном столе чертежи, набил трубочку двумя папиросками «Герцеговина Флор», затянулся и сказал конструкторам:
    — Я, товарищи, в этом ничего не понимаю. Но у меня есть друг — адмирал Крылов. Он в этом дока. Мы его сейчас позовем и он скажет свое мнение от этом корабле. Я его мнению доверяю. Ви согласны?
    После великих чисток несогласных со Сталиным надо было очень долго искать. К тому же Крылов в кораблестроении был признанный авторитет и академик с дореволюционным стажем.
    Крылов прибыл через полчаса после высочайшего вызова, бегло осмотрел чертежи и сказал:
    — Товарищ Сталин, на Руси было два чуда — это будет третье.
    — Что за мистику такую ви тут нам приплетаете к кораблестроению, товарищ Крылов? — подал реплику заранее польщенный вождь.
    — Первое чудо, товарищ Сталин, — это Царь-пушка, которая никогда не стреляла. Второе чудо — это Царь-колокол, который никогда не звонил. А это...
    — Спасибо, товарищ Крылов. — с нажимом на слове «спасибо» оборвал его вождь мирового пролетариата, — Все свободны, товарищи.
    И вскинул руку на уровень плеча, как бы благословляя.
    На следующий день адмиралу Крылову пришло предписание покинуть Москву и срочно вылететь на Дальний Восток. Принять под свое напало штаб Тихоокеанского флота и ускорить кораблестроительную программу на восточных рубежах СССР.
    Не ссылка, однако, но все же...

    В 1935 году Первый секретарь Московского комитета ВКП(б) Лазарь Моисеевич Коганович, представляя на утверждение Политбюро проект реконструкции Красной площади, особо напирал на то, что пропускная способность ее очень мала для возросших потребностей РККА. Появилось много новой техники, а Иверские ворота и Казанский собор мешают ее стройному проходу, портя всю картину неудержимой стальной лавины Красной Армии.
    С ним согласились. Показ военного бицепса всему остальному миру входил в задачу подготовки мировой революции. (Вот только один вопрос тут у меня напрашивается: общественные сортиры на месте разрушенных храмов тоже приближали торжество мировой революции?)
    Перенос памятника Минину и Пожарскому с центра площади тоже утвердили. Планировалось Кагановичем этот памятник вообще уничтожить. А что тут такого? Уничтожили же триумфальную арку. Та что сейчас украшает Кутузовский проспект — новодел к 150-летию победы над Наполеоном. А ржавые останки подлинника я еще сам наблюдал в семидесятые годы, как они валялись на территории Донского монастыря.
    Тем более, что памятник, поставленный Мартосом сто лет назад столь «неудачно» в центр площади, никак не предусматривал появление там мавзолея первого коммунистического пахана.
    Примученые сатанинским поклонением трупу остроумные москвичи глядя, что теперь гражданин Минин-Сухорук, опершись на плечо князя Пожарского, указывает в аккурат на сие странное творение Щусева, пустили в оборот куплет:

    Смотри-то, князь,
    Какая мразь
    К стенам кремлевским пробралась

    Предлагалось Кагановичем еще и здание Верхних торговых рядов (ГУМа) снести, а на его месте выстроить трибуны для зрителей парадов и демонстраций осчастливленных трудящихся.
    А также сломать собор Покрова Пресвятыя Богородицы, более известный в просторечии, как храм Василия Блаженного. Того самого юродивого, который кричал царю Борису Годунову у Пушкина: "Вели их царь зарезать, как царевича Дмитрия!"
    Разошедшийся в «градостроительном» раже Каганович смахнул с демонстрационного макета игрушечный собор с ликующим возгласом:
    — А Ваську мы совсем ликвиднем!
    Тут Сталин, до того все молча одобрявший, вдруг неожиданно сказал:
    — Положи на место.
    Недоумевающий Каганович посмотрел на вождя, осекшись на полуслове, все еще сжимая в кулаке макет собора.
    — Ваську положи на место, Лазарь... И больше никогда не трогай.

    В кулуарах Ялтинской конференции 1944 года Рузвельт неожиданно пристал к Сталину с поддержкой инициативы советских евреев о переносе Еврейской автономной области с Дальнего Востока в Крым.
    Ну, что вам стоит, — уговаривал он Сталина, прокатывая инвалидную коляску по дорожкам ливадийского парка, — Выморочная территория... (это Рузвельт имел в виду выселение крымских татар проведенное незадолго до конференции). А финансово мы вам поможем.
    Сталин долго отнекивался, но потом не выдержал такого откровенного вмешательства в его внутренние дела, и сказал с легким раздражением:
    — Господин президент, если ви такой добрый, то отдайте под Еврейскую советскую автономную область... Флориду.
    Нажим при этом был сделан на слове "советская".
    Рузвельт заткнулся и больше этого вопроса не поднимал.

    В перерывах заседаний Ялтинской конференции, особенно по утрам Сталин любил прогуливаться по дорожкам Ливадийского парка. Частенько ему компанию составлял Рузвельт. И вот в одну из таких прогулок Сталин стал наезжать на Рузвельта, чтобы он согласился на предоставлении Франции оккупационной зоны в Германии, за счет зон Англии и США, естественно.
    Рузвельт долго отказывался. Американский президент почему-то невзлюбил де Голя и называл его за глаза не иначе, как Жанна д`Арк. Вот и сейчас:
    — Нет, маршал, не просите. Эта Жанна д`Арк оккупационной зоны не заслуживает. И за что? За то что всю войну просидел в Лондоне. Так пусть и теперь сидит в Британской зоне.
    — Дело не в генерале де Голе, — вежливо напирал на него Сталин, — дело во французском Сопротивлении, которое было примером для всего антифашистского сопротивления в Европе. По нашему мнению оно это заслужило.
    В таком духе препирательство шло около получаса, когда на крыльце бывшего царского дворца появился Черчилль шинели маршала авиации и с неизменной гаванской сигарой в зубах:
    — О чем такие горячие дебаты?
    — Да вот, — ответил Сталин, — мы с господином президентом договорились о предоставлении Франции за счет территории оккупационных зон США и Англии отдельной оккупационной зоны в Германии после нашей победы над нацизмом.
    — Как? Уже договорились? — у Черчилля от удивления чуть сигара изо рта не выпала.
    Рузвельт, глядя на оторопелое лицо Черчилля, видимо получил несказанное удовольствие, потому как не замедлил поддакнуть Сталину:
    — Конечно, Жанна д`Арк тоже воевала.
    Но не уточнил с кем.

    После войны была издана «История философии» Александрова, прозванная поколениями студентов «серой лошадью», по цвету обложки и еще потому, что несмотря на многословие и многотомность, изложение учебника отличалось порывистостью, дискретностью, и скаканием с темы на тему. В общем, галопом по философским европам.
    Но учебник этот, еще по первому тому выдвинули на соискание Сталинской премии первой степени.
    Собрался по этому поводу Комитет по присуждениям, а он тогда, как правило, состоял только из видных ученых. Ждут только министра образования Столетова, который тогда, по совместительству, был еще и председателем комитета.
    Час ждут, два ждут — нет его. Тут встает академик Нечаев — выдающийся химик — и пищит своим комариным голосочком:
    -Капица, пошли! Нас тут не уважают. — и к выходу прямиком.
    За ним и Капица, подобрав свою палку, встал.
    В это время влетает запыхавшийся Столетов:
    — Товарищи, ради Бога извините меня. Я только что от Сталина. Есть мнение, что Александрову не стоит присваивать премию. Надо пересмотреть решение.
    -Что? Пересмотреть?! — взвился Нечаев, — Ничего я пересматривать не буду! Я понимаю: физика — это наука. Химия — что-то околонаучное. Математика — это искусство. А философия ваша — только бред и словоблудие. Ничего я пересматривать не буду. Капица, пошли!

    После ХХ съезда в Физическом институте Академии Наук СССР, по приказу свыше, собрали в подвале все бюсты Сталина, которые только имелись в наличие в институтских помещениях. Но уничтожить их, согласно директиве ЦК ни у кого рука не поднялась: ни у ученых, ни у лаборантов, ни у завхоза. Стояла комиссия по уничтожения, акт неподписанный теребя, и думала извечный вопрос русской интеллигенции: что делать?
    Тут по подвалу водопроводчик дядя Сеня проходил по собственной надобности, посвистывая.
    Его моментально отловили и ввели в помещение, где на столах ровными центуриями стояли разнокалиберные бюсты Вождя Мирового Пролетариата, Организатора и Вдохновителя всех наших побед, Величайшего полководца всех времен и народов, Генералиссимуса Советского Союза, Почетного академика, Корифея всех наук, Друга детей и физкультурников, Отца Родного — ТОВАРИЩА СТАЛИНА!
    Обозрев сей парад, дядя Сеня сомлел. А комиссия ему с удовольствием задание партии и правительства разъясняют: в связи с ликвидацией культа личности — ликвидировать все бюсты носителя этой личности.
    Дядя Сеня в отрицаловку:
    -Ой, не могу я. Ей Богу ,не могу!
    Тут ему литр спирта посулили и дополнительный двухнедельный отпуск, за вредность. Сговорились на двух литрах. Дядя Сеня поначалу хотел пять, но завхоз тоже торговаться умел. Да еще парторг института, скрепя сердце, со своей путевкой в Цхалтубо расстался и дядя Сене пожертвовал — лишь бы только в райкоме отчитаться.
    Взял дядя Сеня в левую руку молоток, подошел к столу с бюстами, размашисто перекрестился, и, с криком: «Прости, Отец!!!», ахнул первый бюст по маковке.
    Бюст только гипсовыми брызгами пошел.
    Так же и ко второму бюсту приноровился, перекрестившись и с криком: «Прости, Отец!», со слезами на плохо пробритых щеках, дядя Сеня махнул и его.
    И так все триста штук, с гаком.
    Комиссия в коридор утянулась от такой апокалиптичной картины, достойной кисти Босха, но и там ее доставал отчаянный крик: «Прости, Отец!» и звон разлетающийся гипсовой шрапнели. И казалось им, что молоток каждый раз по их собственной маковке ударяет, а не по осязаемому вполне бюсту Отца Родного.

    Валентин Фердинандович Асмус, великий российский историк философии (язык просто не поворачивается назвать его советским) и академик Марк Борисович Митин очень не любили друг друга. Асмус Митина за то, что тот дурак, а Митин Асмуса за то, что тот шибко умный.
    Но Сталин благоволил Митину и было за что: никто так не прогибался, как Митин. Философская обслуга? Чего изволите — враз обоснуем. Это ценится властью.
    Как-то еще до войны на Политбюро зашел разговор о том, что в Академии наук мало осталось академиков-гуманитариев. (Причины такой убыли на данном заседании не обсуждались). И Сталин сказал:
    -А что, разве у нас нет достойных ученых? Историков, филологов, философов... Кедров, к примеру, Митин...
    Так выпускник Института Красной профессуры не имея ученой степени (и даже среднего образования) стал академиком.И вот, после того как Митин нацепил на себя академическую ермолку, между ним и Асмусом возникла какая-то чисто научная склока. Обычная. Рядовая. Каких за советское время много было среди философов. Делом настоящим заниматься было нельзя, а силы куда-то девать надо.
    Митин стал жаловаться, что академика профессор бьет.
    Сталин вызвал к себе обоих в кабинет и в беседе стал брать сторону своего протеже, на что Валентин Фердинандович, с пылкостью достойной юности, воскликнул указывая на Митина:
    -А кто он такой? Меня сам Ленин критиковал, и сносить незрелые суждения этого недоучки я не желаю.
    Сталин рассмеялся, приказал склоку прекратить, как вредную для дела партии, и отпустил обоих с миром.
    Профессор МГУ В. Ф. Асмус скончался в середине семидесятых. Он так и не удостоился (как впрочем и Лосев) академического титула, хотя во времена исторического материализма из всех отечественных философов, наверное, наиболее достоин его. Но будем считать, что он не осквернился им.
    Хоронили его на Новодевичьем кладбище. Наверное за то, что Ленин критиковал — не входил старик в номенклатуру.
    Первый секретарь МГК КПСС Гришин присутствовал собственной персоной со свитой холуев, заведующий отделом науки ЦК (фамилии уже не помню) со своими холуями, от Академии наук присутствовал академик Митин, ректор МГУ Хохлов, естественно. Профессура. Студенты.
    И вот в разгар долгой гражданской панихиды, расталкивая записавшихся ораторов, напевая молитвы протискивается поп со служкой, каждя ладаном.     Гришин Хохлову в ухо шипит злобно:
    — Что это за безобразие?
    Хохлов только руками разводит
    — Вдова пригласила. Воля покойного.
    Тут же, вслед за Гришиным, вся партийная номенклатура слиняла с кладбища, как ее там и не было. Испарился и академик Митин. Очень испугались, что участие в религиозном обряде их Суслов по головке не погладит. Это ведь покойный Валентин Фердинандович мог Суслову сказать:
    — Ты кто такой? Меня Ленин критиковал!
    А Митин не мог. Да и Гришин не мог.

    Вопрос шел об автоматической посадке на Луну. Такого еще в истории человечества никогда не было. Деньги в проект ухнули даже страшно подумать какие. И если перед всем миром, а особенно перед американцами облажаемся, то... Оргвыводы неизбежны.
    В дискуссиях провели уйму времени. И все никак не могли решить — запускать или нет? Дело в том, что исследования показали предельно допустимый пылевой слой поверхности, на которую должен был сесть аппарат. А плановый срок запуска приближается. На Байконуре все уже готово. И основной вопрос последнего совещания с крупнейшими в стране астрофизиками перед полетом был именно этот: есть на Луне пыль или нет?
    Мнения академиков были прямо противоположны. Одни твердо считали, что поверхность Луны прямо пыльная пустыня. Другие с ними соглашались только в одном, что да, на Луне пустыня, но... каменистая. И академики маститые, как пацаны в школе спорят, кто сильнее: Брюс Ли или Чак Норрис, также до хрипоты упираются каждый в свое. Одни доказываю, что пыль есть и формулы рисуют. Другие, что пыли нет и тоже формулы рисуют. И каждый из них признанный мировой авторитет в астрофизике. Тупиковая ситуация, а через сутки ракету к Луне уже пускать надо.
    Тогда генеральный конструктор ракет Королев говорит:
    — Ладно, товарищи, если наука не может решить есть на Луне пыль или нет, в таком случае решение принимать буду я. Итог нашего совещания таков: пыли на Луне нет!
    Тут подскакивает один академик и визжит:
    — А где гарантия, что это так?
    И по всему видно, что даже при таком раскладе боится поротой ЦК жопы.
    Тогда Королев молча на полях газеты написал "Луна твердая. Королев." Оторвал от газеты записку и вручил ее академику:
    — Вот вам моя гарантия. Достаточно?
    Академику оказалось достаточно. Теперь у него на руках оказался документ, снимающий с него всякую ответственность за провал в случае утопания космического аппарата в лунных барханах. Он же предупреждал. Вот записка Королева — бейте его.

    Слухи... Слухи... Сколько их по народу ползало во времена исторического материализма и не пересказать.
    Вот дачку, к примеру, Брежневу под Москвой очередную соорудили перед самой смертью. Не дача — дворец. Ротшильду в такой жить не в падлу.
    Денег загубили — ужас. В такой стройке, по обычаю, смета только для первоначального финансирования составлялась... Чтоб была. А дальше доделки, переделки, замены, дополнительные пожелания... Себе же строили. Хоть и за наш счет.
    Въехал дорогой Товарищ Леонид Ильич в это лесное палацио и, несмотря на то, что четырежды героем был и орден «Победы» имел за взятие Кремля, вскоре откинулся, как простой сметный, на горе всему прогрессивному человечеству. Осталось оно без кормящего и окормляющего начала. Как потом оказалось — навсегда.
    Поначалу вдову покойного генсека никто не трогал, но потом Юрий Владимирович повел очередную борьбу не только за полпроцента рентабельности, но и за бытовую скромность, которая, как известно, коммуниста только украшает. А сможет кто из высших партийных и сам глаз на строение положил... по скромности.
    Уполномоченные на то партийные чинуши из ХОЗУ враз отобрали у Виктории Петровны правительственный «ЗиЛ», но «волгу» персональную в пользование из гаража ЦК дали. Иначе никак нельзя — с Брежневым спала! Но намекнули, что в скором времени придется покинуть и загородный дворец.
    Виктории Петровне выселение с обжитого палацио не понравилось. Отказалась наотрез. Тогда ей, не без потаенного злорадства, прямо врезали, что оная дача не ее наследственное владение, а, как ни крути, государственное имущество положенное ее покойному супругу только по должности. И никак иначе. На улицу ее никто выкидывать не собирается. Другую дачку дадут. Поскромнее малость, в полном соответствии с генеральной линией.
    — Знаю я ваше «поскромнее», — процедила недовольная вдова, — Помню в какую дыру Хрущева загнали из Горок. А я здесь прижилась. Мне тут нравиться и никуда я отсюда уезжать не собираюсь. А если государство у нас такое жмотное, то я у него эту дачку согласна откупить.
    Доложили Андропову. Тот поморщился. (Не любил мужик напрасного выпендрона. Власть сама по себе награда. Он даже дочь родную приучил к скромности. Она у него в институте имени Пушкина работала, так вот, по настоянию папы, «членовоз» за полтора километра от проходной оставляла и скромно пешком на работу топала. Как простой советский человек. Обратно тоже так.)
    Помолчал немного венгерский усмиритель, соображая какая рябь от его решения по цековским бабам пойдет, и изрек:
    — Ладно... Черт с ней! Оцените по минимуму и пусть себе откупает .
    Комиссия ХОЗУ ЦК КПСС целую неделю лазала по даче, дефектную ведомость составляя. Генсек приказал по минимуму, вот и оценивали по самому минимуму. Как старьё какое-нибудь, хотя и краска с рам еще не выветрилась после строительства. Но и самого минимума набралось ни много ни мало два миллиона двести тысяч рублей с мелочью. Тех еще — полновесных — рублей восьмидесятых годов.
    Вздохнула безутешная вдова, достала, не сходя с места, эти самые денежки наличманом из сейфа. Всю сумму. И отдала цековским аккакиевичам в обмен на купчую.
    Но долго еще потом ездила по цековским бабам чаи гонять. И все жаловалась, что государство ее ОГРАБИЛО.
    Этот анекдотец они своему гинекологу преподнесли.
    Он мне рассказал.
    Я вам.

    Еще во времена Живкова, в коммунистической Болгарии был взят курс на поголовную компьютеризацию страны. И не так как в передовой социалистической стране — СССР — было принято, а по настоящему.
    Болгария единственная социалистическая страна, которая еще до контрреволюции 91 года обеспечила собственный выпуск неплохих персональных компьютеров. Конечно не IBM, но близко к тому.
    Воспитаники советской школы математики, болгарские программисты почувствовали себя в силе выйти на мировой рынок со своим софтом, но ничего, кроме здорового смеха в США это не вызвало. С болгарскими программными продуктами зазнайки-американцы не захотели даже знакомиться. Вообще. «В Болгарии в принципе не может быть хороших программистов. Для этого она слишком недоразвитая страна», — заявил тогда президент «Майкрософт».
    Лучше бы он этого не делал.
    В восемьдесят четвертом году у ряда американских фирм, которые экономили на оригинальном продукте и пользовались услугами "серого" рынка, вдруг в компьютерах зависли программы, на дисплеях стали снежком осыпаться буковки и циферки, а вместо них высвечивалась надпись: «Привет из Болгарии.»
    Так появился первый компьютерный вирус.
    Ох, не надо было зазнаваться братцы-американцы. Ох, не надо...

    В 1984 году главный хирург города Москвы — ранг республиканского зам. министра — лег в подчиненную ему больницу вырезать мозоль на ноге. А так как боли страшно боялся, то потребовал сделать ему общий наркоз.
    Из подхалимажа большому начальнику общий наркоз сделали, хотя и не положено при такой операции. Делов-то плюнуть — мозоль ковырнуь.
    Сделали наркоз, а высокий начальник от него загибаться начал. В натуре. И вообще бы коньки отбросил на столе, если бы хирург, что с ногой его ковырялся, не растерялся. Бросив ногу, быстро распластал начальнику грудную клетку и провел прямой массаж сердца.
    После такой операции — какая там мозоль? Приказали в палату отвезти: околемываться.
    Так вот, когда его на каталку перетаскивали, то санитары спящее тело большого начальника не удержали и уронили на пол.
    И руку ему сломали.
    Очухивается большое начальство в отдельной палате. Грудь в корсете, рука в гипсе, мозоль на месте.

    В семьдесят шестом году двигали мы курганы в Ворошиловоградской области. Натурально катакомбная культура шла с хорошими находками. Классическими, что характерно. И, главное, бронзы было много. Прямо на удивление. Тот век бронзовым называется только потому, что ее плавить тогда научились, а так она весьма и весьма редкая была. Все равно, что наш век после Хиросимы назвать урановым. Люди, в основном, по прежнему все больше камешками люди пробивались.
    Тут приступаем мы к самому большому кургану в округе — метров тридцать высоты. Явно захоронение большой шишки. Мы в археологии дописменных культур вообще-то остерегаемся категоричных названий типа этнос, народ, вождь, царь... Кроме вещей — самой материальной культуры — у нас других данных нет, даже косвенных. Как-никак четыре тысячи лет назад этих жмуриков хоронили. Мы вообще всё более социологическими терминами оперируем: сообщество, группа, лидер...
    Так вот, в этом кургане, судя по его величине, явно лежал лидер не из мелких. Лидеры, они уже тогда имели всё самое большое: курган, колесницу, погребальную камеру и количество вещей, которых в обычных могилах человек на тридцать бы хватило. Кстати, этот архетип и посейчас в ходу. Глянь на любого начальника, как он пыжиться из общей массы людей выделиться. И чем? Да все тем же. И автомобиль у него размером больше потребительских, и кабинет у него с футбольное поле, и квартира... и свита... И чем начальник больше, чем выше стоит во властной пирамиде, тем больше больших размеров все себе позволить может.
    Кстати, массами этот принцип не оспаривается. Массы возмущаются только тогда, когда у начальника «не по чину лысина».
    И вот в самый разгар раскопок того кургана отняли у нас местные власти арендованный бульдозер. А курганы двигать — это тебе не заступом на древнем поселении махать. Тут методика тонкая. Лопата почти без надобности. У нас в ходу то скальпель, то бульдозер, то бульдозер, то скальпель... И без бульдозера, сам понимаешь, совсем хана.
    Пошли мы отвоевывать бульдозер обратно на благо советской науки. А советская власть уперлась рогом в землю и ни в какую не отдает. Лаялись, мы лаялись с чинушами разных уровней и, в требованиях своих вернуть нам вожделенный бульдозер, дошли до первого секретаря райкома партии.
    А он, не выслушав даже нас, сразу всех полканов спустил:
    — Ерундой всякой занимаетесь, государственную копейку в землю зарываете, а у меня уборочная срывается. На заготовке силоса этот бульдозер куда как полезней, чем холмы срывать и ландшафт нам портить. Вы хоть толком сказать можете, какую херню копаете? Не можете...
    — Это фундаментальная наука и деньги на нее выделены пятилетним планом. — пытаемся давить на него со всей культурностью академических сотрудников.
    — А я говорю — херня! — рубанул ладонью партийный секретарь, — Гробокопательство и больше ничего. И ничем вы мне полезность этого для общества не докажете. Ничем! Вы хоть сами знаете, какую херню раскопали?
    — Это не херня, а эпоха первобытного коммунизма! — развернулись мы и, в сердцах, дверью райкомовской громко хлопнули. Правда, парадной.
    Вечером начальник отдал распоряжение свертывать лагерь — откопались. Нет у марксистской науки управы на служителей марксистских бар. А курган, по всему видать, на будущий год докапывать придется, если местные жители его к тому времени не разграбят. С тем и заснули.
    А утром вся экспедиция была разбужена мощным рычанием стосильного дизеля. Ровно в шесть утра. И больше на наш бульдозер никто не посягал. Коммунизма побаивались, хотя и первобытного.

    Еще в самом начале перестройки, когда только-только, робко еще, союзные республики забухтели о своем национальном суверенитете, появилась тенденция к отрицанию русского языка, не только как государственного, но и как традиционного языка межнационального общения.
    Первой отличилась Молдавия, направив в Эстонию письмо на молдавском языке, ответ получила на эстонском. На этом языковые конфликты между мелкими республиками резко закончились в пользу великого и могучего... Английского же не знают.
    Грузия же, а конкретно Академия наук Грузинской ССР, прислала на кафедру археологии Ленинградского университета письмо на грузинском. Профессор Клейн, зав. кафедрой, повертев и так и так эту бумажку, хоть и знал несколько языков, прочесть сию цидулку не смог. Отловили грузинского аспиранта и тот в пять минут перевел на русский совершенно безобидный запрос о предоставлении научной справки о каком-то археологическом памятнике, который экспедиция ЛГУ копала несколько лет назад.
    Клейн старик был с юмором, а посему, повстречав в коридоре факультета доктора наук Кнорозова, который в начале семидесятых расшифровал язык индейцев Майя, попросил составить ответ грузинам именно на этом языке, который кроме Кнорозова, выучила в мире еще только одна американка. Клейн пошел навстречу. И поехала в Грузию почта на языке майя — читайте, дорогие коллеги.
    Грузинская Академия наук, получив ответ на свою цидулку (а ответ был по существу запроса), тут же сдублировала свое первое послание на русском.
    И больше не выпендривалась.