— Дыр бул щыл,Здравствуй, моя Мурка, здравствуй дорогая,
здравствуй, дорогая, и прощай...
Ты зашухерила всю нашу малину
и теперь маслину получай.
где ты был?
— На Фонтанке
водку пил.У попа была собака,
он её любил.
Трипитака,
Трипитака,
Сюанцзан
Великой Тан,
у попа была собака,
шуба да кафтан.
По волнам,
как по горам,
по морям,
как по долам,
ходят шуба да кафтан
нынче здесь,
а завтра там.
Забери меня,
чанъанский караван,
запеки меня
в свой каравай,
туда,
где сидит фазан.— Гуси, гуси!
— Га-га-га...
— Есть хотите?
— Да-да-да,
туда,
где сидит фазан.Каждый охотник
желает знать
где ему искать:эни бэни рабу,
квинтер винтер жабу,
белого слона
среди бела дня,
меня,
тебя,
с копытами коня,
с клешнёю рака,
четырёх чертят
за чертежом,
двенадцать негритят
у моря нагишом,
двух овечек
в речке,
ручки,
ножки,
огуречик,
гоп со смыком,
котом наплаканный,
козлика бабуси
у волка в лапах,
собаку
с кисою,
что какают
и писают,
биссектрису-крысу,
барсука
на суку
в лесу,
гоголевскую шинель
на гоголевском носу,
Цыпу-Дрипу,
Кырлу-Мырлу,
разлюли-малину,
шахер-махер,
трёх цилиней
на лунной черепахе,
100 лисиц,
познавших пустоту,
попугая Си-Ванму —
вот компания какая
у Герасима с Муму.Сорока-ворона
кашку варила,
детишек кормила:
этому дала,
этому дала,
этому дала,
этому дала,
а нам недодала.Была б
баба Дуня,
она б
дала б,
она б
поведала б:о козле,
волке
и капусте в лодке,
о коте в мешке,
котятах в пироге,
о всех живущих
зде лежащих
православных,
о праславленных
юннатах,
о чибисе
и чибисятах,
о крокодиле
уличной,
о волке и собаке
сумеречных,
о белом
сказочном
бычке,
о джамблях
в решете —помните:
«На склоне
Дивного Оленя-Носорога
мы сойдёмся снова,
словно
Каменную Обезьяну
мы похоронили в нём»?***
Путь был долог,
как сказал бы
старший гинеколог,
лес был редок.
Протяни мне,
Грека,
через реку
руку,
укажи мне след
в страну
Небесного Бамбука
напоследок.Иду дальше,
вижу мост,
под мостом
ворона мокнет.
Взял ворону
я за хвост,
положил её
на мост:
пусть ворона сохнет.
Иду дальше,
вижу мост,
на мосту
ворона сохнет.
Взял ворону
я за хвост,
положил её
под мост:
пусть ворона мокнет.
Иду дальше,
вижу мост,
под мостом —
подмостки.
Гул затих,
но не затих
мотив:
«Пошёл козёл
в кооператив,
купил козе
презерватив...»
Вот как,
вот как,
серенький козлик.***
Раз-два-три-четыре-пять...
Вышел зайчик погулять.
Вдруг охотник выбегает,
по кому ему стрелять?По цыплёнку
жареному-пареному,
по незваному
татарину,
по корове,
что всегда здорова,
по стозевну чудищу
огромну,
облу,
озорну
и лаяй,
по одесской
костиной кефали,
по комару ль
бодливому,
по воробью ль
сопливому,
по медведю ли
у дяди Феди
в животе,
по сурку
со мною
моему везде,
по мухе ли
по цокотухе,
по гусям
бабуси ли,
не по синей ли
по птице
да на синей
бороде?***
— Дядя Яков,
дядя Яков,
спишь ли ты,
спишь ли ты?
Слышишь звон на башне?
— Тише,
умер Ницше.
— Кто был выпимши?
— См. ниже,так уж вышло,
что в пещере Львиного
Верблюда
являться муза
стала мне,
на семиствольном тростнике
она играла песнь
Нефритового Зайца.
Я слушал
и заслушивался:
два китайца
невольные
и сладкие текли.
Их глас ночной
слыхали львы
(а Вы?),
когда за рощей
свиристели
свиристели,
поюны
пели,
времири
летели,
гонцы весны —
скворцы,
и снегири
под песнь военну
вторили
Рогатому Дракону
и Однорогому Барану,
Собаке Дикой,
Волку в небесах
и Сунь Укуну
на часах
у входа в храм
Раскатов Грома.Мне всё здесь дорого,
мне дорого здесь всё:Фукакуса-но сии-но-сёсё,
Сосо
и колесо Сосо,
ни то ни сё,
масиськи-сиськи,
те six
scies,
que scient
six
arbresи наоборот:
Фуй Вам Фуй Нам
Тояма Токанава,
Нюйва,
Авалокитешвара,
Окуджава
и кое-что ещё,
и кое-что ещё,
о чём рассказывать
не надо,
о чём и рассказать
нельзя...***
Лгя,
лжа,
нет, лгя
на языке
Небесной Канцелярии,
давай мы были
ивою и сливою,
нет,
сливою и ивою
в эпоху Несчастливую.
Давай
ты вереницы ведомств
прошла
из области
в район,
из края в край,
из округа Халеры
в храм
Сияющей Карьеры
спросить Яньло
в Сэньло:
«Что есть Ничто?»
и Кио:
«Почему так всё несправедливо?»Ведь, Мурка,
светит
свет,
и время
временит...
Ли Бо сказал:
«Печаль полна тобою».
Пишу
в ответ ему
с Ду Фу
как на духу:
«Не жду от жизни
ничего я».
Да, ты ушла
туда,
где никогда...
куда всегда...
откуда нету...
Где же ты?
Тобой мечтания
согреты,
память
медлит
сердце
ранить.В звёздных весях
у дежурного
по Млечному Пути,
начальника созвездий,
у ответственных
за воду,
газ и свет
секретов нет:
всё соткано
из чистых нитей
выспренних
наитий.
Хоры стройные
светил
плывут в тумане,
сея свет
над нами.
Мурка!
В этой жизни
мы, как магикане,
шевелим губами.
Но я знаю:
ты не виновата.
Что малина!
Что маслина!
тысячи архатов
примут
непорочную
отроковицу.
Будь как тысячи
архатов.
Ты одна ведь
(если мне
не изменяет
память)
добрести успела
к высшему пределу.
Рабинович
третий день
не просыхает,
я лежу в больнице,
всё осиротело,
но прошу,
чтоб ты просила
яшмовые силы,
чтоб они просили
у Владыки Сил,
чтоб Он простил
тобою
души наша.
Лёд и яшма,
или я — не я,
но та же ты
за пазухой у Бога.
Что такого?..
Дай Ананде
и Касьяпе
взятку —
эту вот тетрадку,
и проси об избавлении
всего живого.
Облик твой
навеки впечатлен
в тоскующее сердце:
очи
ярче ночи,
вместе
сложены ладони,
плечи узкие
нерусские,
уносит
облако чудесное
тебя, наперсница,
в страну небесную.
Куда же ты?
Ведь если женщину
сложить с мужчиной,
то получится
жемчужина.
Ища тебя
в ручьях,
воспоминаю
ушки
бурые:— Ты чья?
— Ничья.
— И хвост трубой
не твой?Усы прилизаны,
глаза зажмурены...Прощай же, Мурка!
Рабинович
пьёт уже три дня,
не чужд и я
огульной выпивке.
Не удивительно:
идёт-гудёт
Зелёный Шум
от Тяньаньмынь
в Батум-Сухум
и из Сухум-Батума
во дворец
Союзного Правительства.
Моли из лотоса
о восполнении
Богоантропоса.
Кем-чем?
Да нами же:шорьками-зелюками,
бодланутым бокром
с куздрой глокою,
недотыкомкою,
таторами-ляторами,
эмалиолью
одинокою,
дыр бул щылом
(или щыл бул дыром),
бобэоби,
вээоми,
Хни и Хню,
угланами в углах,
Потцом,
счастьем
встречи нашей —
Манжероком,
вскинувшим
недоумённо брови,
рулою-терулой,
леткой-енкою,
в конце концов,
щасвернусом,
Пхенцем,
мокрым видо
и молочным бридо,
холе-кулэ-неее,
Кикой с Кокою
из Мо-хо-го,
не
бу
дюном,далее смотри
по У Чэн-эню:
«Путешествие на Запад»,
1959,
«Художественная литература»,
Москва.
1990