После августа 1991 г. леворадикалы оказались в ситуации политической изоляции. От общедемократического (буржуазно-либерального) движения они к тому времени уже отошли – и само это движение в них не нуждалось. К коммунистам леворадикалы по-прежнему находились в оппозиции – и не стремились к союзу (а для троцкистов это было и вовсе невозможно, т.к. общем местом троцкистской доктрины был отказ от союза со “сталинистскими” организациями).

Однако первоначально степень своей изоляции леваками, видимо, не осознавалась. Во всяком случае, анархисты поняли, насколько они изолированы, только во время кампании за освобождение А. Родионова и А. Кузнецова, когда их почти никто из бывших союзников не поддержал.

Это непонимание хорошо видно из факта отказа Инициативы революционных анархистов (ИРЕАН) и троцкистских “Комитета за рабочую демократию и международный социализм” (КРДМС) и “Комитета за советскую секцию IV Интернационала” от сотрудничества с коммунистическими радикалами сразу после демонстрации 7 ноября 1991 г. на Красной площади, проведенной по случаю очередной годовщины Октябрьской революции. Демонстрация не была санкционирована московскими властями, и растерявшиеся коммунисты не смогли ее организовать. Демонстрация состоялась только потому, что невзирая на запрет на Красную площадь вышли ИРЕАН, КРДМС и “Комитет за советскую секцию IV Интернационала”, а уже затем их поддержали неорганизованные коммунистические радикалы (причем демонстрация сопровождалась столкновениями с милицией). Анархисты и троцкисты могли бы воспользоваться событиями для укрепления своего влияния в среде радикальной коммунистической оппозиции, но не сделали этого.

Попытку КРДМС осенью 1991 – весной 1992 г. создать из обломков КПСС “Рабочую партию” едва ли можно отнести к попыткам выйти из изоляции. Скорее, КРДМС в соответствии с известной троцкистской тактикой энтризма пытался захватить лидерство в среде мелких коммунистических организаций. После того, как инициатива с “Рабочей партией” провалилась, лидер КРДМС Сергей Биец, в строгом соответствии с троцкистской ортодоксией, заклеймил радикальные коммунистические организации как “мелкобуржуазные” [163] .

Однако нельзя не признать, что установившиеся в тот период личные контакты между активистами КРДМС и активистами “Трудовой России” помогли затем троцкистам и леворадикалам вообще в деле выхода из политической изоляции.

Интересно, что первые сознательные шаги по выводу леворадикалов из изоляции сделали осенью 1991 г. представители “номенклатурной” левой оппозиции. Председатель Моссовета Николай Гончар (бывший секретарь Бауманского райкома КПСС в Москве) привлек к разработанному им проекту организации Партии Труда лидеров Конфедерации анархо-синдикалистов (КАС) Андрея Исаева и Александра Шершукова. В проекте закулисно (через своих подчиненных – секретарей Московской Федерации Профсоюзов (МФП) Михаила Нагайцева и Татьяны Фроловой) участвовал и председатель МФП Михаил Шмаков. Вскоре А. Исаев возглавил оставшуюся без руководства газету МФП “Солидарность” и привел туда с собой большое число анархистов. В тот период на заседаниях Московской организации КАС А. Исаев не скрывал, что рассматривает участие в Партии Труда и работу в МФП как способ вывести КАС из маргинального состояния и “анархо-синдикализировать” официальные профсоюзы.

Хотя в реальности все получилось наоборот (А. Исаев и А. Шершуков вышли из КАС, их товарищи по КАС либо перестали быть анархистами, либо порвали с МФП и А. Исаевым), нет сомнения, что участие членов КАС в работе официальных профсоюзов и сотрудничество с Партией Труда, а через нее – с другими демократическими левыми (Социалистической партией трудящихся (СПТ) и т.п.) и даже с социал-демократами – создавало основу для включения анархо-синдикалистов в “общий фронт” левой оппозиции.

Другим примером такого рода можно считать активные контакты СПТ и Российской коммунистической рабочей партии (РКРП) в Ростовской области с Союзом радикальной анархистской молодежи (СРАМ) в конце 1991 – начале 1992 г. Поскольку и СПТ, и РКПР не имели связей и опоры в молодежной среде, а СРАМ пользовался заметным влиянием у местной левой молодежи (особенно в г. Шахты), СПТ и РКРП надеялись использовать анархистов для омоложения своих рядов, и предлагали СРАМ союз и всяческую помощь [164] . Местные власти болезненно отреагировали на перспективу создания “единого оппозиционного блока” СПТ – РКРП – СРАМ и предприняли быстрые и эффективные меры по дезорганизации и ликвидации СРАМ. Активистов СРАМ исключали из учебных заведений, выгоняли с работы, забирали в армию, вели “разъяснительную” работу с родителями и т.п., лидера СРАМ Дмитрия Рябинина и лидера Шахтинской группы СРАМ Александра Любомищенко зимой 1991/92 г. отчислили из института в Шахтах, после чего деятельность СРАМ была полностью парализована.

В особом положении находились “пролетаристы” из Общественно-политического объединения “Рабочий” (ОПОР). ОПОР еще до августа 1991 г., не порывая окончательно контактов с отдельными представителями общедемократического движения (например, с социал-демократами), устанавливает отношения с западными троцкистами (“Lutte Ouvriere” (Франция), Международная Лига Трудящихся (Бразилия) и т.п.), “пролетаристами”-сталинистами, ВКП(б), РКРП, независимыми профсоюзами и со многими другими группами, преимущественно – марксистской ориентации. В этом кругу (марксистская оппозиция – рабочие организации) ОПОР вращается до сих пор, то ослабляя (даже прерывая) контакты с некоторыми контрагентами, то активизируя (возобновляя) их (в зависимости от остроты полемики со своими партнерами, материального положения организации, ухудшения/улучшения личных отношений между лидерами и т.п.). Можно сказать, что ОПОР является единственной леворадикальной организацией, которая никогда не попадала в положение подлинной политической изоляции.

Как минимум в двух городах – в Свердловске (Екатеринбурге) и Челябинске – ОПОР оказался включен в достаточно широкие инициативы левых (типа “Рабочего клуба”), внутри которых осуществляет постоянные тесные контакты с Партией Труда, СПТ, левыми социал-демократами, КПРФ, РКРП и другими группами “левее центра”.

Однако подлинный выход леворадикалов из изоляции начался только после событий 1 Мая 1993 г. в Москве, причем этот выход был не результатом стихийного развития событий, а плодом целенаправленной деятельности Фиолетового Интернационала. Фиолетовый Интернационал завязал тесные контакты с ИРЕАН, стал устанавливать такие же контакты практически со всей левой оппозицией, ориентируясь на наиболее радикальную ее часть (“Трудовую Россию”, “Трудовую Москву”, РКРП, РКСМ, Всесоюзную молодую гвардию большевиков (ВМГБ) и т.п.).

Летом 1993 г. в этот процесс оказалась вовлечена и ИРЕАН, у которой установился особенно тесный контакт с РКСМ в Москве. Осенью 1993 г. – в основном через структуры Фиолетового Интернационала и ИРЕАН – процесс сближения леворадикалов с отдельными кругами коммунистической оппозиции распространился на Санкт-Петербург.

Окончательный прорыв изоляции произошел во время событий сентября-октября 1993 г. и сразу после них. Оказавшиеся (за редкими исключениями) в стане сторонников Верховного Совета леворадикалы органически вступили в контакт с представителями левой и даже патриотической оппозиции, включая и вполне умеренные круги (КПРФ, Партия Труда, социал-демократы, даже “Гражданский союз”).

Постоянное участие леворадикалов (часто под собственными знаменами и плакатами) в совместных мероприятиях левой и “лево-патриотической” оппозиции после октября 1993 г. приучило левую оппозицию к мысли, что леворадикалы – это законная и естественная (хотя и не без “странностей”) часть общей оппозиции режиму. Это было важным изменением, поскольку в предшествующий период традиционная левая оппозиция зачастую воспринимала леваков как “провокаторов”, “участников разрушения Советского Союза”, “агентов мирового империализма, засланных в молодежную среду” или, как в случае с троцкистами, “сионистскую агентуру”.

Особенно тесные контакты установились между леваками и молодежью традиционной коммунистической оппозиции, что вскоре привело и ту и другую стороны к обмену идеями, лозунгами, переходу отдельных членов из коммунистических организаций в левацкие и наоборот, выработке единого лексикона и многочисленным случаям перепечаток тех или иных материалов из прессы друг друга.

Даже известные своими антикоммунистическими настроениями леворадикалы – петербургские анархисты – сблизились с традиционной левой оппозицией в ходе совместных акций против войны в Чечне [165] , и в дальнейшем проведение совместных мероприятий с коммунистами уже не вызывало у них отторжения и, более того, дело доходило до акций солидарности с коммунистами [166] .

Впрочем, первые шаги по сближению с коммунистической оппозицией петербургские анархисты предприняли еще летом 1994 г., поддержав призыв “Трудовой России” к проведению всеобщей политической забастовки под лозунгами отставки Б.Н. Ельцина и правительства, роспуска Государственной думы, Совета Федерации и признания Конституции 1993 г. недействительной [167] .

Следующим шагом должно было стать прямое слияние части леворадикалов и представителей традиционной левой оппозиции. Это и произошло в виде создания профсоюза “Студенческая защита” в апреле 1994 г. Поскольку наряду с леваками (в первую очередь анархистами и “новыми левыми”) в “Студенческой защите” сразу же важную роль стал играть Российский коммунистический союз молодежи (РКСМ), “Студенческая защита” оказалась втянута в область прямых партийных и организационных интересов как КПРФ, так и РКРП – тем более, что на первом этапе существования “Студенческой защиты” при создании отделений этого профсоюза в провинции во многих случаях организационные структуры “Студенческой защиты” формировались вокруг уже существовавших оргструктур РКСМ.

Возникшие в “Студенческой защите” в 1995–1996 гг. внутренние противоречия между анархистами и комсомольцами в связи с борьбой за преобладающее влияние в профсоюзе (а также и аналогичная борьба между комсомольцами – сторонниками Павла Былевского и комсомольцами – сторонниками Игоря Малярова в профсоюзе “Студенческая защита – Москва”) воспроизводили классические схемы внутренней аппаратной борьбы в коммунистическом движении и являлись свидетельством того, что “Студенческая защита” в каком-то смысле уже принадлежит как к миру леворадикалов, так и к миру традиционной коммунистической оппозиции.

Восприятие леворадикалов как естественной части левой оппозиции достигло такой степени, что глубоко академичная Международная ассоциация “Ученые за демократию и социализм” пригласила членов Федерации революционных анархо-синдикалистов (ФРАН) организовать один из “круглых столов” (“Кризис “госкапитализма” и самоуправленческая альтернатива”) в рамках проходившей в Москве 16–18 июня 1995 г. международной конференции “Мир через 50 лет после II Мировой войны: взгляд слева”. Основной доклад на “круглом столе” делал член ФРАН, лидер Группы революционных анархо-синдикалистов (ГРАС) Вадим Дамье, среди выступавших были члены ФРАН В. Платоненко, Д. Костенко (лидер ИРЕАН), член КАС М. Цовма.

К весне 1997 г. крупнейшие леворадикальные организации страны фактически оказались включены в структуру партий и движений системы представительной демократии в России – в качестве крайне левого крыла, преимущественно в виде “внепарламентской оппозиции”, что само по себе является нормальным, т.к. именно такое место и с таким статусом занимают леворадикалы и в странах Запада. В определенном смысле это – их “законное” место.

“Студенческая защита” даже может считать себя представленной в парламенте: член Исполкома “Студенческой защиты” Дарья Митина – депутат Государственной думы (по списку КПРФ), член Исполкома П. Былевский и Председатель Исполкома Д. Костенко – помощники депутата Госдумы Владимира Григорьева (депутат от РКРП).

Кроме того, многие леворадикалы (“Студенческая защита”, Фиолетовый Интернационал / “Партизанское движение” / “Коммунистический реализм”, ИРЕАН, ОПОР, Самарский анархо-коммунистический союз (САКС) и т.д.) тесно сотрудничают и с другими политическими партиями и организациями – вплоть до “Яблока” (отделение “Студенческой защиты” в Московском институте электроники и математики, МИЭМ) и Национал-большевистской партии (Фиолетовый Интернационал, ИРЕАН в Москве, Санкт-Петербурге и других местах).

Некоторые группы леворадикалов откликнулись на такое развитие событий усилением тенденции к самоизоляции. В основном это были троцкистские группы, в том числе и те, кто активно сотрудничал до недавнего времени с определенными кругами вне леворадикального мира (с Партией Труда, Союзом интернационалистов, ассоциацией “Ученые за демократию и социализм” и т.п.). Даже лидер достаточно открытого для внешних контактов Социалистического рабочего союза (СРС) Алексей Гусев на конференции, посвященной 60-летию книги Л.Д. Троцкого “Преданная революция” (Москва, 22–24 ноября 1996 г.) подтвердил традиционную троцкистскую позицию “никакого сотрудничества со сталинистскими партиями” [168] . Надо иметь в виду, что в троцкистской терминологии “сталинистскими” называются не только партии последователей И.В. Сталина, но вообще любые компартии, построенные на организационных принципах, аналогичных ВКП(б) – КПСС, или с близкой к КПСС идеологией.

Сходную позицию усиления самоизоляции на внутриполитической арене заняла и Конфедерация революционных анархо-синдикалистов – Секция Международной Ассоциации Трудящихся в СНГ (КРАС – МАТ), кстати, осуществляющая постоянные контакты с СРС (ведущий активист КРАС – МАТ Юлия Гусева – жена лидера СРС Алексея Гусева). КРАС – МАТ так же, как и троцкисты, осуждает установление и расширение контактов леваков (конкретно – анархистов) за пределами леворадикального мира (т.е. с “тоталитаристами” – традиционной коммунистической оппозицией и тем более НБП) и ориентируется в первую очередь на усиление контактов с собственным анархистским “интернационалом” – МАТ.

Впрочем, КРАС – МАТ осуществляет “персональный” проект выхода из политической изоляции – при помощи сформированного ею микропрофсоюза “Воля” (12 членов), в котором помимо членов КРАС – МАТ состоит некоторое число неортодоксально мыслящих марксистов (Дмитрий Федоров, Татьяна Шавшукова и др.).

В содержание