Солнце ударило мне в глаза. Проклятое солнце. Проклятое солнце!
        Я ослеп.
        Зрение возвращалось не сразу. Постепенно. Хотя я и повернулся к солнцу боком.
        Проклятое солнце. Эти подонки всё рассчитали. Всё - до мелочей. Сволочи.
        Я начинал видеть. Мутно, с болью, но - видеть. Теперь следовало закрыть глаза. Я закрыл.
        На трибунах раздался свист. Эти сволочи, конечно, не одобряли моего поведения.
        Ну что же - я открою глаза. Пора. Куадрилья, должно быть, уже с ума сошла.
       Я открыл глаза. Трибуны кричали. Пора начинать. Надо успеть до того, как они начнут скандировать.
        Песок плыл перед глазами. Было все равно, как стоять. В любом случае песок плыл. Солнце отражалось от него и било в глаза. Прямо в глаза. Было такое ощущение, что на всю арену раскинулось озеро. Оно слепило тебя, как бы ты ни становился. Твари. Они выше меня ростом - у них этой иллюзии не возникает. Они вообще работают только на дешевых трюках.
        Трибуны ревели. Пора было начинать. Куадрилья бесилась у щитов. Забыв о правилах. Бесились все сразу.
        Ну ладно же. Я прищурил глаза. Так было легче рассчитать расстояние. Истинное расстояние - а не то, которое видится из-за миража.
        Ну, пора! Я рванул.
       Я знал, конечно, что этот гад спрячется. Но таковы правила игры. И пока я ничего не мог изменить.
         Они старались меня разъярить. Они выскакивали, как паяцы, как марионетки - и сразу же прятались. Эта кучка трусливых баранов ничем не рисковала. На них было даже жалко тратить силы.
        Эти гады, конечно, были опытны. Очень опытны. Они сразу поняли, что далеко соваться не стоит. Не тот случай.
         Я метался от одного к другому. Я ничего не мог поделать. Я должен был играть в поддавки.
        Я почувствовал, что устаю. Проклятая арена слепила. Я обливался потом. Пора было останавливаться.
        Да, эти сволочи знали, что делать и когда. Завизжали трубы. Можно подумать, что это они решили менять декорацию. А ведь они всего-навсего почувствовали, что я устал. Устал играть в эту игру. Они всегда работали на дешевых трюках.
        Я повернулся. Вот они. Они двигались гусиным шагом. Да, лошади у них были старые.
        Это дерьмо повылезло на арену и опять стало кривляться. Они приманивали меня к пикадору. Как будто меня надо к нему приманивать!
        Они трусили. Они явно трусили. Трибуны видели это так же ясно, как и я. Трибуны волновались.
        Всадники приближались. Я оценил длину пик. Надо было выбирать кого-то одного.
        Я пошел вправо. Я набирал скорость на бегу. Я знал, что делаю.
        Этот дурень, разумеется, слишком поздно сообразил что к чему. Он ждал меня чуть не до конца. И лишь за десяток секунд до удара понял, что я приближаюсь слишком быстро.
        И вот тут он ошибся еще раз. Он растерялся. Он на мгновенье стушевался - и лишь затем стал разворачивать лошадь. Это мгновение все и решило. Я был, разумеется, быстрее. Лошадь-то была старая. И глаза у нее были завязаны. А у меня - нет.
        Я ударил лошадь в бок. Почти в грудь. В последнюю секунду этот дурак пытался было достать меня пикой, но промазал - и пика скользнула вдоль хребта.
        От удара лошадь села на задние ноги. Пикадор упал. Лошадь завалилась и придавила его.
        Я отошел в сторону. Я тут был не нужен. Этот дурак получил свое. В конце концов, он допустил грубейшую ошибку.
        Трогать его не было смысла. Во-первых, я до него не смог бы добраться. Трогать же лошадь мне не хотелось. Я ничего не имел против этой несчастной старухи. Хорошо, что я ударил ее в защищенный бок... А во-вторых, лошадь сама сейчас отделает всадника что надо. Лучше и не придумаешь.
        Трибуны ревели. На арену летели жестянки из-под пепси-колы, апельсиновые корки, какой-то хлам. Куадрилья, забыв про страх, мокрая от стыда, металась у меня перед носом, отвлекая от пикадора. Я попытался поддеть одного, но он увернулся.
        Второй пикадор двигался ко мне. И довольно быстро. Он явно решил отвлечь меня на себя.
        Большего мне и не нужно было. Я рванулся. Торрерос рассыпались, как горсть гороха. И тут ошибся я. Я почему-то думал, что успею раньше этого гада. Я хотел ударить лошадь в грудь - пока это еще было возможно. Выбирать тут не приходилось.
        Но я опоздал. Когда я подлетел, на меня уже глядел защищенный бок.
        Пикадор даже не подпустил меня к лошади. Он вонзил пику у лопатки и этим ударом остановил меня. Меня пробило болью вдоль всего хребта.
        Я сразу понял, что рана глубокая. Я наделся на пику, как рыба на крючок.
        Я рванулся назад. Лезвие не вынималось. Боль еще раз пробила все тело. В глазах поплыли черные круги.
        Я чуть было не бросился вперед, наобум, но вовремя остановился. Нельзя терять голову. Эти подонки и рассчитывают на то, что ты войдешь в бешенство. Они исходят из того, что ДУМАТЬ ты НЕ МОЖЕШЬ.
        Я стоял не больше пары секунд. Но все равно - это было слишком долго. Пикадор потащил пику на себя.
        Я рванулся вперед. По мозгу словно хлестнули плетью. Перед глазами поплыло. Но по-другому было нельзя. Я наделся на пику еще глубже и тут же - уже не думая, уже обеспамятев от боли, - рванулся назад и вбок.
        Я сел на задние ноги. Пика вырвалась. Пикадор чудом удержался в седле. И так же чудом не выпустил пику.
        По боку полилась кровь. Этот гад все-таки вывернулся. Мне не удалось вырвать его из седла.
        Трибуны визжали.
        Пикадор отъехал подальше. Он явно был доволен. И он думал, что его миссия окончена.
        Я был уже на ногах. И - ринулся на него.
        Он точно поставил пику - так, чтобы угодить в то же место. Это был мастер. Но он промазал. Под самой пикой я подогнул ноги - и кубарем полетел под лошадь. Я подсек ее. Лошадь перелетела через меня. Упала на спину, нелепо растопырив копыта.
        Я поднялся. К счастью, я не поломал себе ног. Хотя риск был велик. Я оглянулся и увидел пикадора. Он лежал под бьющейся лошадью, раскинув руки. По-моему, он был мертв. Пики при нем не было.
        Я развернулся и тут только понял, что он все-таки попал в меня. Пика торчала у меня из ляжки. Я дернул крупом. Она вылетела.
        Трибуны бесновались. На поле летел град банок, бутылок, подушек.
        Вокруг меня суетились торрерос. Один из них вдруг поскользнулся на апельсиновой корке. В ту же секунду я уже был рядом. И поддел его. Он взлетел, как тряпичная кукла. Этого мерзавца я особенно ненавидел. Он был самый трусливый из всех.
        Я хотел поддеть его еще раз, но тут кто-то вцепился мне в хвост и рванул на себя. Задние ноги у меня чуть не подломились. Я развернулся так быстро, как только смог. Но этот подонок успел отпустить хвост и теперь бежал к барьеру.
        Я догнал его у щита. Еще мгновенье - и он бы ускользнул. Ему не хватило двух шагов. Я поддел его и бросил на щит. Он распластался - и я пригвоздил его рогами. Затем выдернул их, дал ему чуть-чуть сползти - и снова ударил.
        Трибуны молчали. Я так понимаю, подобное они видели впервые.
        Я повернулся.
        Первого пикадора и лошадь уже убрали. Вторая отчаянно билась, пыталась встать и не могла - должно быть, у нее что-то было с ногами. Пикадора как раз поднимали с земли.
        Его подняли, передали с рук на руки, и тут он страшно закричал. По трибунам пронесся шорох. Похоже, у него был сломан позвоночник.
        В полной, неестественной для корриды тишине пропели трубы.
        На арену вышли бандерильерос.
        Они оба трусили - это было ясно. Но трибуны молчали. Торрерос вовсе не пытались отвлечь меня и жались к щитам. Но трибуны молчали. Кажется, всем было ясно, что коррида как зрелище кончилась. Сейчас на арене было место Смерти.
        Бандерильерос закричали, призывая меня. Они очень трусили. Я пошел вперед.
        Куадрилья снова вступила в игру. Но держалась поодаль, на расстоянии. Дерьмо наконец водворилось на положенное ему место.
        Я двинулся к бандерильерос. Они стали расходиться. Я ждал, кто первым топнет ногой. Первым топнул правый.
        Я рванул вправо. Я уже знал, что я сделаю. Я уже видел ужас на лице бандерильеро.
        И тут мне ударило по глазам. Я замер. В голове метались искры.
        Трибуны загудели - впервые за все последнее время. Загудели осуждающе.
        Я открыл глаза. Это была бутылка из-под шампанского. Ее бросил кто-то из торрерос. Ничего другого от этого дерьма и нельзя было ожидать.
        И вдруг меня вновь пронзило болью. Не той, старой, от ран пикадора, - к ней я вроде как уже привык. А новой. Я невольно шарахнулся. Меня ударило по бокам. В шее у меня торчали две бандерильи.
        Этот мерзавец, бросивший их, убегал к борту. Удивительно быстро убегал. Мне его не догнать.
        Я повернулся и пошел на второго. Правая задняя нога страшно болела.
        Я специально бежал не очень быстро - чтобы суметь, если что, повернуть. Этот щенок стал обходить меня. Я чуть изменил направление. И увидел, что это его испугало. Он был молод. И, разумеется, не мог позволить себе бросить бандерильи издалека - как его напарник.
        Он хотел все сделать так, как надо.
        Я ударил его в грудь. Бандерильи даже не воткнулись. Я промчался по нему всеми копытами. Потом повернулся и сделал то же еще раз. Затем еще.
        Мне не мешали. Коррида явно шла всмятку. Какие тут правила! Все было гораздо страшней.
        Я отошел к середине арены. И закрыл глаза. Глаза нестерпимо болели. Я полуослеп от блеска солнца и песка. К тому же в глаза набилась пыль. Много пыли.
        Болело все тело. Растравляя раны, болтались на шее бандерильи. Голова кружилась. Звенело в ушах. Арена, по-моему, покачивалась.
        Я открыл на секунду глаза. Бандерильеро уносили. Похоже, он был мертв. Бедный мальчик. Я не питал к нему особой ненависти. Он сам виноват. Допускать такие промахи, как он - нельзя. Если бы он так страшно меня не испугался - он был бы жив. Бедный мальчик. С куда большим удовольствием я бы добрался до этого подонка - его напарника.
        Песок набился в рот. Скрипел на зубах. Меня покачивало... Трибуны тихо и жутко гудели. Меня пошатывало...
        Когда я снова открыл глаза - на арене уже был матадор.
        Труб я однако не слышал. Или их не было?
        Матадор медленно шел ко мне.
        Я ждал.
        Он остановился в шести-семи шагах - довольно далеко.
        Я ждал.
        Он тоже.
        Я смотрел ему в лицо. Похоже было, что он несколько не в себе. По-моему, ему не нравился мой взгляд. Должно быть, глаза у меня были недостаточно бешеные. Впрочем, чепуха. По ним ничего нельзя было понять. Они слезились от набившегося песка. Эти кретины ничего не понимают. Они думают, что у быка глаза наливаются кровью от ярости. Какая там ярость! Посмотрел бы я на ваши глаза, если бы в них залетел чуть не килограмм песка.
        Глаза слезились. Я плохо видел противника. Так всегда. Это еще одно его преимущество. Они работают только на дешевых трюках.
        Я смотрел, смотрел сквозь резь в глазах. Матадор, расшитый золотом, терялся, терялся на фоне песка. Он блестел так же, как арена. Это был еще один нечестный прием. Они работают только на дешевых трюках.
        Он взмахнул мулетой - точь-в-точь как все это дерьмо. Топнул ногой. Позвал меня. Еще потряс мулетой.
        Господи, эти кретины верят, что меня бесит алый - кровавый - цвет мулеты. Этим кретинам невдомек, что я вообще не различаю цветов. Но поди докажи им это! Кровавый - и все тут! Серая, серая у него мулета... Очень мерзкая... Дергается, дергается, дергается - кажется, от этого дерганья сейчас вывернет...
        Он подошел поближе. Теперь до него пять шагов. Его шагов. Он топает ногой. Черт, проклятый блеск! Проклятое солнце!
        Я кинулся вперед. Этот гад уклонился.
Трибуны молчали.
        Они еще не верили, что снова начинается обычная коррида.
        Я рванулся назад.
        И - снова он увернулся.
        И вот тут трибуны взорвались. Взорвались аплодисментами.
        Этот гад стал раскланиваться.
        Можно подумать, было за что.
        А все примитивно. Взятый с места разгон за пять шагов - человеческих шагов - не дает возможности изменить направление. Достаточно точно увидеть, куда бежит бык, и - увильнуть в сторону. Вот и все. Все примитивно. Эти сволочи работают только на дешевых трюках.
        Я развернулся и снова кинулся в бой. Я знал, что и сейчас он пропустит меня. Так и вышло. Я еще раз скользнул рогами по мулете. Зацепившись за его камзол, вылетела теперь уже и вторая бандерилья. Зрители на трибунах бесновались.
        Я отбежал достаточно далеко, чтобы суметь на этот раз все сделать по-другому. Я нагнул голову - и кинулся на него.
        Проклятый песок ослепил меня.
        Я промахнулся.
        Трибуны ликовали.
        Я добежал до барьера и развернулся.
        Он стоял - готовый к встрече.
        По его позе я почувствовал, что он несколько ошеломлен. Он несомненно понял, что я сделал только что. И его явно это тревожило.
        Я кинулся вперед. И на бегу увидел, что он перебрасывает тяжесть тела на другую ногу. Он знал, что я сейчас сделаю. Он был готов.
        Я затормозил шагах в пяти от него. На лице у него мелькнул ужас. Лишь на секунду.
        Трибуны бесновались. На матадора сыпались колкие шуточки.
        Я стронулся с места и, задрав хвост, обежал этого типа по кругу. Матадор, стоя на месте в одной и той же позе, поворачивался на пятке.
        Теперь бой вел я. Он уступил мне инициативу.
        Трибуны заходились от хохота. На арену снова полетел всякий мусор.
        Я хотел еще немного поиздеваться над ним. Я хотел сделать вид - совсем ненадолго - что передо мной корова.
        Но раздумал. Уж очень умное у него было лицо. Еще чего доброго, он бы все понял.
        Трибуны сходили с ума.
        Я отошел к барьеру. Он даже не манил меня мулетой. Он был уверен, что я пойду и так.
        И это было самое страшное. Теперь я уже не знал, будет ли он вести бой по правилам.
        И тут...
        И тут исчезло солнце. Оно заползло за облако - и откуда что взялось? И я понял, что я выигрываю.
        Я стал готовиться к броску.
И вдруг увидел, что этот тип поворачивается ко мне спиной. Он явно хотел провернуть этот мерзкий фокус Домингина. Надо же было как-то ублажить возмущенные трибуны.
        Я не был готов - но я рванулся. Он уже встал на одно колено, когда единодушный вздох трибун заставил его оглянуться.
        Он успел отскочить - в последний момент.
        Солнца все не было. Я видел его как на ладони. Он больше не блестел.
        Трибуны визжали. В матадора кидались подушками.
        Я знал, что он боится меня. Но это-то и было хуже всего. Больше тянуть было нельзя. Он мог сорваться.
        Он был не только одним из лучших торрерос страны, он был большой умница. Он видел быка насквозь. Возможно, он уже понял, что имеет дело с мыслящим быком...
        Он был достаточно сумасшедшим, чтобы поверить в такое.
        Я рванул. Я пошел, набирая скорость. Я знал: сейчас я ударю.
        Он, разумеется, разгадал мой маневр с отклонением. И вильнул в сторону. И если бы не смертельный ужас в его глазах - он бы выиграл. Но он боялся меня. Слишком боялся. И чуть-чуть поторопился.
        Дальше отклониться я уже не мог. И тогда я просто завалился. Он сразу же понял все. И ударил. Без подготовки. Влет. Должно быть, он ждал чего-то в этом роде. Иначе не вышел бы на арену сразу со шпагой.
        Я даже не тронул его рогами. Я смял его корпусом, я проехался по нему...
        На трибунах раздался вопль ужаса. Что и говорить, его все-таки любили. Очень любили. Потому и были так беспощадны к нему только что...
        ... Оказывается, он все же попал в меня. Он был мастер. Но угол наклона был не тот. Шпага только скользнула по черепу и застряла в ухе.
        Я увидел, что ко мне со всех сторон бежит куадрилья. Матадор был жив и явно пытался встать - он вылезал у меня из-под задних ног.
        Теперь уже не могло быть игры по правилам. Теперь бы он просто меня убил. Как равного. Как того, кто его унизил.
        И я ударил задними ногами. Не глядя. Не видя, куда бью.
        И попал.
        Судя по хрусту, я попал ему по черепу.
        Трибуны страшно крикнули еще раз.
        Похоже, я победил.
        Я попытался встать.
        И тут же упал.
        У меня были сломаны передние ноги.
        Я лег на бок.
        Из-за облака выползало солнце.
        Оказывается, я все-таки проиграл.
        Этого следовало ожидать. Этот нормальный мир вряд ли бы стал долго терпеть такой патологический случай, каким был я. Мыслящий бык - виданное ли дело! Что может быть хуже?
        Ко мне бежала уже не только куадрилья. Кажется, на поле кинулись все трибуны.
        Я смотрел на приближающиеся ноги.
        Господи, как я ненавижу их! Я сбежал от них. Вернее, думал, что сбежал... Как я ненавижу их.
        - Пустите меня, пустите! Он важен, он нужен для науки!
        Я вздрогнул. Я узнал этот голос. Я знал этого подонка. Его звали Дельгадо. Он загонял быкам электроды в мозг.
        Я снова попытался встать. Все, что угодно, только не это! Только не это!
        Страшная боль свалила меня.
        Я все-таки проиграл...
        - Гадина! Гадина! - Какой-то рыжий молодчик ударил меня ногой по носу. - Ты убил его, гадина! Убил!
        Дельгадо вцепился в него. Тот отшвырнул профессора как кролика.
        - А-а-а-а! Ты убил его!
        Он вырвал из кармана куртки "Беретту". Все шарахнулись.
        Рыжий прицелился мне в глаз. Нажал курок...
        ... Все-таки я выиграл.