Александр ТАРАСОВ

ДВЕ, ТРИ, МНОГО ИЧКЕРИЙ!
Левые, Чечня и Нерсесов

Светлой памяти Эрнесто Че Гевары посвящается.

Я, кажется, очень виноват перед трудящимися России. Я некогда написал работу “Правда о Югославии” (журнал “Дом Союзов”, № 5). И чтение этой работы сподвигло Юрия Нерсесова, как он сам признался, на написание статьи “Коммунисты и война в Чечне”. Теперь эта статья опубликована в “Российской правде”.

Некритически перенося то, что было сказано о сложных межнациональных отношениях на территории Югославии в XIX и XX веках и об отношении левых к югославским событиям (вплоть до предложения создавать интербригады), на Россию и Чечню, Нерсесов пытается дать “марксистское” обоснование подмены классового отношения к режиму Ельцина и Чеченской войне отношением националистическим, имперским.

У нас уже есть лидер Коммунистической партии РФ Зюганов, провозглашающий антикоммунистическую триаду “Православие. Самодержавие. Народность”. Но Зюганов – ладно, он человек в области марксистской теории совершенно девственный. Он под свои шовинистические построения даже никакой марксистской базы и подводить не пытается. Что ему Подберезкин написал – то он безропотно и повторяет.

Но в виде статьи Нерсесова мы сталкиваемся с попыткой обосновать ту же политику подмены классового подхода национальным при помощи якобы марксистской методологии, при помощи ссылок на авторитет Маркса и Энгельса.

В основу своих теоретических построений Нерсесов положил представление о чеченцах как о “контрреволюционной нации”. Давненько что-то никто у нас не писал о “контрреволюционных нациях” – со времен, кажется, достопамятного письма Нины Андреевой!

Выступая за “ликвидацию части небольшой контрреволюционной нации”, Нерсесов делает характерную оговорку: “контрреволюционной (по Марксу – Энгельсу)”. Вообще-то, Маркс с Энгельсом ничего о чеченской нации не писали. Но дело даже не в этом. Хорошо бы разобраться с понятием “контрреволюционная нация” и отношением этого понятия к марксизму.

То, что определенные нации – так же, как и государства – могут в определенный исторический момент и в определенной исторической ситуации объективно играть контрреволюционную роль – это несомненно. Но эти же нации и эти же государства в другой исторической ситуации и в другое время могут играть роль революционную. Это вещь совершенно очевидная и от марксистской методологии не отклоняющаяся.

Но вот представление о том, что какая-то нация может быть изначально, имманентно, по своей природе контрреволюционной – это уже нечто из области философского идеализма. Если какая-либо нация устойчиво играет роль консервативной, контрреволюционной силы – то это не вопрос ее “внутренней природы”, а доказательство глупости, лени, головотяпства, некомпетентности, неумения работать и отсутствия смелости революционных элементов, принадлежащих к этой нации. Если революционеры оказываются неспособны революционизировать свою собственную нацию – это вина именно этих революционеров, а не нации.

О “контрреволюционных нациях” написал Энгельс в 1849 г. в “Neue Rheinische Zeitung”. В качестве примера он действительно приводил славян Австрийской империи, которые сыграли контрреволюционную роль при подавлении Венгерской революции. И, действительно, в одном случае, в конце 1-й части статьи “Демократический панславизм” Энгельс написал о хорватах, что они – нация, “по самой природе своей контрреволюционная”. Но Энгельс, положим, это не Господь Бог, всякое слово которого есть Вечная Истина. Мало ли что в запальчивости написал молодой (28-летний) Энгельс в январе 1849 года в ежедневной газете на тему, в которой он не был специалистом – да еще в разгар революции, да еще в момент переезда из Швейцарии в Кёльн, когда голова у него была явно занята совсем другим! Я не говорю уже о том, что статья “Демократический панславизм” вообще написана с откровенной неприязнью к славянским народам Австрийской империи – что вполне понятно: Энгельс, сам активный участник революций 1848 г., вынужден был наблюдать, как славяне – хорваты, словенцы, чехи и т.д. – с энтузиазмом подавляли революционные восстания в Австрии и Венгрии. Понятное дело, Энгельс озверел. Тут уж не до нюансов. У нас в 1942 году тоже ведь все говорили и писали “немцы”, а вовсе не “национал-социалисты”.

В статье “Демократический панславизм” есть куда бó льшие нелепости, чем мысль о “природной контрреволюционности хорватов”. Там же Энгельс пишет, например: “... кроме поляков, русских и самое большее – турецких славян (т.е. болгар, сербов и босняков. – А.Т.), ни один славянский народ не имеет будущего”. Ну и что, сбылось это “историческое предвидение”?

Впрочем, надо учесть и то, что статья “Демократический панславизм” была написана Энгельсом как ответ на брошюру Бакунина “Призыв к славянам. Сочинение русского патриота Михаила Бакунина, депутата Славянского съезда в Праге” – брошюру, прямо скажем, высокопарно-сентиментально-неумную. “Призыв к славянам” никак не отнесешь к лучшим трудам Бакунина. “Демократический панславизм” никак не отнесешь к лучшим трудам Энгельса. Правильнее, конечно, было бы вовсе никак не связываться с этой глупой брошюрой Бакунина. Энгельс связался. В результате родилась “контрреволюционная нация”.

Но и при этих условиях Энгельс не так глуп, как хотел бы видеть его Нерсесов. Несмотря на все раздражение, которое накопилось у него в адрес австрийских славян, Энгельс вводит в качестве основного маркера революционности/контрреволюционности нации ее способность к революционной деятельности (как он пишет, к “новой революционной истории”). Если какая-либо нация проявит себя как способная к революционной деятельности – все претензии к ней снимаются. Говоря иначе, на 1849 г. хорваты со словенцами не дали Энгельсу примеров своей революционности – только и всего.

Ничего удивительного. Словенцы и хорваты (хорваты – особенно), действительно, не похожи на “вечных бунтарей” поляков или французов – и действительно, социальная история этих народов и впрямь довольно консервативна и не изобилует яркими примерами революционных подвигов. Энгельс, повторю еще раз, не был специалистом по истории южных славян – и потому о восстании Матии Губеца (1573 г.) просто, видимо, ничего не знал. А следующее заметное революционное выступление хорватов – восстание моряков в Боке-Которской – произошло лишь в 1918 году!

Насколько статья “Демократический панславизм” была написана наспех и сгоряча, видно уже из того, что в ней Энгельс всерьез повторяет те самые шаблонные германофильские “аргументы” о культуртрегерской роли немцев в славянских землях Австрийской империи, которые им же самим были с блеском высмеяны ранее применительно к Польше (в статье “Дебаты по польскому вопросу во Франкфурте”)! А те претензии, которые выдвигает Энгельс к чешской нации в “Демократическом панславизме”, еще 1848 г. убедительно переадресованы им же самим немцам и австрийцам. Все окончание статьи “Пражское восстание” (опубликована в “Neue Rheinische Zeitung” в июне 1848 г.) – блестящий (в том числе и стилистически) разбор и доказательство того, что именно “революционная” Германия, “революционная” Австрия толкают чехов к контрреволюции!

Каждый (в том числе и Энгельс) может сгоряча сморозить глупость. Но нужно быть Нерсесовым, чтобы мелкую газетную ошибку Энгельса превратить в “основы марксистской теории”!

Но самое смешное – то, что к чеченской теме это все вообще никакого отношения не имеет. Оппозиция “революционная нация – контрреволюционная нация” (как эти термины ни толкуй) имеет смысл только в условиях революции. В 1848–1849 гг. в Австрийской империи действительно имела место революция – буржуазная революция, и хорватский сепаратизм действительно сыграл в истории этой революции контрреволюционную роль. Но какая, интересно, революция имела место в России в 1994–1996 гг. – такая, чтобы в ней ясно проступил “контрреволюционный” характер чеченской нации и, по логике Нерсесова, “революционный” характер нации русской? Разве что, по Говорухину, “Великая криминальная революция”, но это все-таки уже не политическая терминология, а художественная, литературная (оксиморон, перешедший в символ).

Ни чеченская, ни русская нации в последние годы ни революционной, ни контрреволюционной роли не играли. Вот если бы русские пытались свергнуть реакционный режим Ельцина, а чеченцы им воспрепятствовали это сделать (или восстановили бы уже свергнутый ельцинский режим) – тогда бы Ю. Нерсесов был прав.

Чеченская война показала только то, что было ясно и без нее – что реакционную, контрреволюционную роль сегодня в России играет бюрократия, превращающаяся в буржуазию (бюрократ-буржуазия). Чеченская бойня, затеянная для того, чтобы отвлечь внимание населения от полного провала экономической политики Ельцина (“маленькая победоносная война”) – это всего лишь одно из преступлений бюрократ-буржуазии.

Чеченская война подтвердила еще раз то, что и без нее было хорошо известно из марксистской теории: что армия в классовых обществах играет (как и другие части репрессивного аппарата государства) реакционную, контрреволюционную роль – и не надо строить на этот счет никаких иллюзий. Российская армия, покорно отправившаяся в кровавую чеченскую молотилку, преданная бездарными генералами и министрами, брошенная без подготовки, без снаряжения, денег, продовольствия, обкраденная генералитетом и высшим политическим руководством, беспредельно униженная поражением, которое ей нанесли даже не регулярные воинские формирования, а на порядок меньшие по численности плохо вооруженные и необученные отряды гражданских лиц, – эта армия, однако, не повернула штыки, не пошла на Кремль, не попыталась защитить свою воинскую честь. Какие еще доказательства ее реакционности нужны?

Еще одно слабое место своей статьи Нерсесов знает и сам. И даже честно об этом говорит. Действительно, есть смысл поддерживать режим Ельцина только в том случае, если этот режим намерен и способен превратить Россию в бастион сопротивления мировому империализму. Режим Ельцина не намерен это делать и не способен это сделать. Вся риторика режима по поводу “расширения НАТО” – чепуха, раз параллельно этой риторике идет деиндустриализация страны и подчинение экономики России западному капиталу, раз даже бюджет России носит бутафорский характер, и на самом деле, как в этом откровенно признался западным журналистам А. Ослунд, Россия живет по “секретному бюджету”, разработанному для нее МВФ. Ссылки Ю. Нерсесова на примеры Бисмарка и Итурбиде (а не “Итурбите”, как пишет Нерсесов) – недоразумение. Волей исторических закономерностей реакционные деятели действительно иногда вынуждены решать прогрессивные задачи, но при чем тут рамолический Ельцин? Ельцин – не Бисмарк, и даже не башмак на ноге Бисмарка. Да и объединение Германии сверху и под прусским владычеством – очень условное “прогрессивное завоевание”. Во всяком случае, несомненна связь между тем, что Германия была объединена не снизу и не революционным путем, а сверху и реакционным, – и тем, что дважды с германской земли начинались мировые войны, а сама Германия стала родиной национал-социализма. С учетом этих фактов “прогрессивная роль Бисмарка в истории” начинает выглядеть уже далеко не такой прогрессивной.

Ссылка Нерсесова на Итурбиде – и вовсе анекдот. Никаким “освободителем Мексики от испанской колониальной зависимости” этот человек не был. Офицер испанской колониальной армии, с исключительной жестокостью в 1810–1820 гг. подавлявший национально-освободительную борьбу мексиканского народа (которая велась сначала под руководством Идальго, затем – Морелоса, а затем – Герреро), Итурбиде никогда ни о чем не заботился, кроме собственной карьеры. Когда в 1820 г. в Испании произошла буржуазная революция и к власти пришло правительство буржуазных либералов, правящие круги Мексики (как аристократия, так и церковь) сочли за лучшее отделиться от революционной Испании, опасаясь распространения из Испании в Мексику антиклерикальной и революционной “заразы”. 38 человек, составивших хунту, были представителями аристократии, церкви и колониальных правительственных кругов, среди них не было не только ни одного участника 10-летней вооруженной борьбы за независимость, но даже ни одного республиканца. Хунта провозгласила Мексику империей. Командующий роялистской армией юга Мексики Итурбиде был провозглашен императором под именем Августина I. В кратчайший срок этот “император” довел страну до финансового хаоса, разогнал конгресс, восстановил против себя армию – и в марте 1823 г. был вынужден отречься от престола и бежать из страны. В 1824 г. Итурбиде тайно вернулся в Мексику, самоуверенно полагая, что ему там кто-то будет рад, но был схвачен и расстрелян через 2 дня после высадки на берег. Вот и вся история “прогрессивного деятеля”.

В биографиях Итурбиде и Ельцина – только два совпадения. И тот, и другой разгоняли парламенты, и тот и другой довели страну до экономического краха. Впрочем, поскольку Ельцин пока еще жив, есть надежда на третье совпадение.

Самый большой минус статьи “Коммунисты и война в Чечне” – это вовсе не незнание исторических фактов и не абсолютизация газетных ошибок Энгельса. Это – недиалектический, немарксистский подход к теме.

Нерсесов полагает, что коммунисты должны в чеченском конфликте либо поддерживать чеченцев, либо – Ельцина. Да ничего подобного! Большевики в русско-японской войне, положим, не поддерживали ни микадо, ни царя.

Дело вообще не в том, “кто прав”. Дело в том, что режим Ельцина в принципе неспособен решить “чеченский вопрос” – так же, впрочем, как и любой другой.

Из Чеченской войны марксистам надо, конечно, делать выводы. Но совсем другие.

Если ельцинская армия оказалась неспособна справиться с “инородцами” – значит, она тем более не сможет подавить восстания русского населения на исконно русских территориях. Это – первый вывод.

Если одно вооруженное восстание, один локальный конфликт довел режим Ельцина до полного финансово-экономического изнеможения, значит, два таких восстания, два конфликта доведут его до краха. Три восстания, три конфликта в разных частях страны неизбежно этот режим уничтожат. Это – второй вывод.

Отсюда и лозунг, вынесенный заголовок: “Две, три, много Ичкерий!”. Единственный язык, которым можно “убедить” режим Ельцина, как показала Чечня, – это язык оружия. Единственное, чего режим боится, – это вооруженного сопротивления. Армия развалена, обессилена, голодна и деморализована. Защищать Ельцина, Чубайса, Черномырдина и Березовского в случае народного восстания она не будет. Те из левых, кто первым поймет это – и перейдет к практическим действиям, – выиграют и надолго станут лидерами новой, революционной России.

3 – 9 марта 1997