Александр Тарасов

…чтоб землю в Гренаде …

Октябрьская революция – интернационалистский проект

Октябрьская революция была воплощением (возможно, одним из самых последовательных) марксистской установки на интернационализм. Собственно, большевики первоначально размежевались с мировой социал-демократией именно по вопросу об интернационализме – после того, как вожди II Интернационала в начале I Мировой войны отказались от интернационалистских установок, поддержали классового врага в собственных странах и стали шовинистами.

Большевики изначально – сразу, как только пришли к власти – стали ориентироваться не на национальный, а на интернациональный проект, на мировую революцию. С одной стороны, марксистская ортодоксия прямо говорила, что никакого социализма в одной отдельно взятой стране быть не может и что социалистическая революция должна носить мировой характер. С другой стороны, большевики знали, что пришли к власти в отсталой, неразвитой стране (не случайно царская Россия надорвалась в войне с Германией), зависимой от западного капитала, как сегодня бы сказали, стране периферийного капитализма (просто в начале XX века еще не было ни соответствующих теорий, ни сопутствующего им понятийного аппарата). Отсталая страна, говорила марксистская ортодоксия, не может (тем более в одиночку) служить локомотивом социалистического переустройства мира. Отсюда – установка на мировую революцию. Все первые годы советской власти Ленин и Троцкий не уставали повторять, что только мировая революция спасет революцию русскую.

Специально для помощи в осуществлении мировой революции был создан III (Коммунистический) Интернационал – Коминтерн. Коминтерн – это принципиально – был основан до возникновения первых советских республик на Западе и рассматривался основателями как всемирная коммунистическая партия, в которой каждая национальная компартия была не более чем местной секцией. Коминтерн должен был непосредственно руководить процессом размежевания в рабочем движении, помочь радикальным элементам порвать со II Интернационалом, дискредитировавшим себя и фактически распавшимся – а затем, когда эта задача будет осуществлена, напрямую повести трудящихся на свержение власти буржуазии в своих странах.

Нужно отметить, что на тот период большевики оказались единственной в мире политической силой, которая мыслила планетарно. Их политические противники мыслили узко-национально, в лучшем случае – регионально и блоково. Это касалось даже британского руководства и британского правящего класса, которые мыслили шире своих союзников и конкурентов, но все равно – лишь в рамках Британской империи, интересов ее сохранения, защиты границ и возможного расширения. Единственным, кто, помимо большевиков, пытался в тот период мыслить планетарно (исключая из сферы своих интересов отдельные – впрочем, очень большие – регионы), была, как ни парадоксально, католическая церковь. Но католическая церковь тогда не являлась самостоятельной политической силой, так как не имела собственной государственности (напомню, что Ватикан стал государством лишь в 1929 году, по Латеранским соглашениям с Муссолини), а это неизбежно ставило католические институты в зависимость от национальных властей.

Параллельно с задачей проведения мировой революции большевики вынуждены были решать задачу переустройства национальной организации бывшей Российской империи. Как известно, первоначально большевики недооценивали национальный фактор (что вполне естественно при сосредоточенности марксистов на классовом подходе), но революция 1905–1907 годов показала всю остроту национальных противоречий в империи, с одной стороны, и достаточный для того, чтобы играть самостоятельную роль, уровень развития национальных движений – с другой.

К Октябрю большевики уже выработали последовательную интернационалистскую позицию по национальному вопросу, однозначно признав право наций на самоопределение (вплоть до государственного отделения) – и после Октября твердо придерживались этой позиции на практике. Уже в ноябре 1917 года Совет Народных Комиссаров (СНК) принял «Декларацию прав народов России», в которой были зафиксированы: равенство и суверенность народов, право народов России на свободное самоопределение, отмена всех и всяческих национальных и национально-религиозных привилегий и ограничений, право на свободное развитие всех национальных меньшинств и этнографических групп на территории России.

Именно на эту «Декларацию» опирались последовавшие затем признания Советским правительством независимости Украины, Финляндии, Польши, Эстонии, Латвии, Литвы, Армении и Белоруссии. Национальная стратегия, принятая в «Декларации прав народов России», была затем закреплена в «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа» (январь 1918). Оба эти документа носили принципиальный, а не конъюнктурный характер, так как Гражданская война тогда еще не началась и большевики еще не нуждались в национальных движениях и национальных меньшинствах как в военно-политических союзниках. Впрочем, с началом Гражданской войны выяснилось, что эта последовательная позиция себя оправдала: признание права наций на самоопределение и отмена национальных привилегий и ограничений позволили большевикам провести классовый раздел внутри каждой нации и не дали возможности политическим врагам большевиков успешно осуществить национальную мобилизацию под лозунгом «борьбы с русскими угнетателями».

Именно потому, что большевики изначально и громогласно заявили себя не узко-национальными (российскими) революционерами, а передовым отрядом мировой революции, Октябрь – ее первым очагом, а также приветствовали антимонархические революции в Германии и Австро-Венгрии как шаги к мировой пролетарской революции, российский опыт оказался вполне привлекательным и для Запада. Это выразилось в создании советских республик в Венгрии, Баварии, Словакии и (что менее известно у нас в стране) в Эльзасе и Руськой Краине (то есть в Закарпатье). Причем эти республики вовсе не были инспирированы Коминтерном, поскольку возникли сразу после I Конгресса Коминтерна, когда тот был еще в основном организацией виртуальной, практически не имевшей национальных секций, и даже эмиссары Коминтерна сплошь и рядом еще не доехали из Москвы до своих стран.

Большевики, безусловно, готовы были сделать все возможное для того, чтобы помочь слабым европейским советским республикам. Навстречу Восточному походу Венгерской Красной Армии они, как известно, бросили силы РККА двумя колоннами – через юг Польши и через Румынию – с тем чтобы соединиться с Венгрией, Словакией и Руськой Краиной. В перспективе предполагался прорыв к Советской Баварии и вообще революция в Германии. В Москве, конечно, заметно не хватало информации о событиях в Западной и Центральной Европе, но о движении Советов в Германии, Австрии, Северной Италии и Силезии (включая юг Польши) знали. Более того, СНК и Коминтерн, видимо, полагали, что неудача установления советской власти в Вене была вызвана случайными и непринципиальными факторами.

Как известно, план соединения с западными советскими республиками воплотить в жизнь не удалось: для большевиков неприятным открытием оказалось существование хорошо экипированных и прекрасно вооруженных союзниками польских корпусов, переброшенных с севера Польши к Карпатам, а Южный поход был сорван Григорьевским мятежом. Между тем несомненно, что успех этой операции радикально изменил бы политическую карту Европы и соотношение сил в ней. «Красный пояс» в перспективе мог бы протянуться через Словакию, Венгрию, Трансильванию и Австрию до Северной Италии – с последующей революционизацией Германии и Польши и возвращением советской власти в Прибалтику. В этих условиях столицей будущего СССР (напомню, что Советский Союз был образован в декабре 1922 года) стала бы, безусловно, не Москва, а Вена (или даже Берлин).

На II Конгрессе Коминтерна (июль-август 1920) – уже после гибели советских республик в Европе – большевики наконец откликнулись на призыв Троцкого обратить особое внимание на Восток и на колониальный вопрос. Резолюции II Конгресса Коминтерна, разработанные Лениным и Роем, впервые внятно сформулировали принципы национально-освободительных революций и национально-освободительных движений для колониальных и зависимых стран. Интересно, что распад колониальных систем, случившийся в основном после II Мировой войны, в теоретическом плане не породил каких-либо принципиально иных концепций, несмотря на большое число теоретиков из «третьего мира»: фактически все они в основу своих построений явно или неявно ставили логику и систему аргументации, предложенные большевиками.

Сразу после II Конгресса Коминтерна в  Баку состоялся I Съезд народов Востока (по тем временам грандиозный – двухтысячный), который принял соответствующие декларации. Впрочем, основы этой большевистской стратегии были заложены еще в ноябре 1917 года – обращением СНК «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока», в котором провозглашались отказ от тайной дипломатии, право наций на самоопределение и содержался призыв к национально-освободительным, антиколониальным революциям.

Даже после окончания Гражданской войны, когда стало ясно, что советская власть победила и способна длительное время (хотя никто не знал, какое) просуществовать и без поддержки мировой революции, большевики вполне осознанно вкладывали значительные ресурсы в освобождение других народов от социальной и колониальной зависимости. Это видно по их поведению в двух следующих (после 1919 года) натисках на «старый мир» – в 1921 году и в 1923 году. И хотя коммунистические восстания 1921 года в Европе провалились, в Монголии как раз революция увенчалась успехом – и большевики получили первого политического союзника, стоящего у власти.

Собственно, не большевистскому руководству стоит предъявлять претензии и за провал революции 1923 года в Германии (понятно, что Болгария и Польша не были тогда главными фронтами). Очевидно, что решение ГКП отменить восстание было порождено исключительно собственными ошибками, недостаточной большевизацией руководства партии, вполне социал-демократическими предрассудками. Кстати, поражение революции 1923 года явилось фатальным фактором. Об этом не принято говорить, но нет никаких сомнений в том, что победа революции 1923 года в Германии радикально изменила бы ход мировой истории. Как минимум, она отменила бы два явления: возникновение III Рейха и установление сталинизма в СССР.

Начиная с периода сталинизации Коминтерна, с замены тактики «единого фронта» тактикой «класс против класса», интернационалистский посыл Октября стал ослабевать, теория перестала подтверждаться практикой. Для лозунга «построения социализма в одной отдельно взятой стране» мировая революция была излишней и даже вредной. Сам Коминтерн превращался из орудия мировой революции в орудие геополитической игры сталинского руководства, то есть в зарубежный рычаг национального государства. Установка «класс против класса» не только способствовала приходу к власти в Германии нацистов, но и воспрепятствовала компартиям занять важные места в цепи антидиктаторских революций в Латинской Америке в конце 20-х – начале 30-х годов, что могло бы резко усилить влияние коммунистов. Начиная с 1932 года Сталин стал ликвидировать дочерние организации Коминтерна и планировал ликвидацию Коминтерна в 1941 году (только нападение Гитлера на СССР отсрочило это событие). В 1934 году был реанимирован патриотизм в форме «советского патриотизма». Официальная цель Коминтерна – Всемирный Советский Союз – стала пониматься при Сталине как расширение власти СССР на другие страны, что вполне можно было воплотить в жизнь и в имперском, а не в равноправном для всех народов варианте (как это и было сделано после II Мировой войны).

Но сами интернационалистские установки Октября (поскольку нельзя было, не дискредитировав себя, отказаться от них) успешно работали и при Сталине, и после него: это видно и из истории Гражданской войны в Испании, и из поддержки СССР национально-освободительных движений в странах «третьего мира» после II Мировой войны. Более того, чтобы хоть как-то нейтрализовать столь привлекательную для малых и колониальных народов интернационалистскую стратегию большевиков, Вильсон вынужден был предложить свой вариант признания права народов на самоопределение.

Октябрь, повторю, инспирировал распад мировой колониальной системы, что было, видимо, важнейшим событием второй половины XX века (крах СССР – это, по сути, уже начало – с хронологическим опережением – XXI века).

Наконец, интернационалистский проект Октября, проект мировой революции, безусловно, послужил примером для знаменитого плана Че Гевары – плана континентальной революции и борьбы «третьего мира» против «первого» («Два, три, много Вьетнамов»). Первая часть этого плана сегодня вполне успешно воплощается в Латинской Америке правительствами Венесуэлы, Боливии, Кубы, Эквадора, Никарагуа и их менее радикальными союзниками (Бразилией, Аргентиной, Уругваем и Чили).

26–28 октября 2007