Глава 5. Комплексное обслуживание: Дворец Юстиции, игротека и страховая компания.

Либеральное правосознание - интересный феномен, который весь соткан из противоречий. Как мы уже знаем, “человек экономический” (то есть “призрак”, по Марку Блоку) патологически независим от всего живого, кроме себя любимого. “Человек юридический”, напротив, послушен как робот. “Пусть погибнет мир, но торжествует закон” - лозунг, вполне сопоставимый по воинствующему идиотизму с тертуллиановским “Верую, ибо абсурдно”. Во имя этого принципа в США был затеян групповой онанизм вокруг Клинтона и Моники. После того как сенат, вроде бы, подвел черту под этим делом, прокурор Роберт Рэй потратил еще 3,1 миллиона казенных долларов на то, чтобы его возобновить! (2) Что же касается настоящих изнасилований, то “по данным Минюста США за 1992 г., средний срок наказания за изнасилование составлял 8 лет, а отбытый срок - 3 года.” (3) Вот такое избирательное уважение к праву... Апология индивидуальной свободы и фарисейское законничество, казалось бы, давно должны аннигилировать, разрушая не только отдельно взятые мозги, но и роскошные здания - Парламенты и Дворцы Юстиции. Этого не происходит. Материю с антиматерией разводит мощное идеологическое поле.

Однако начнем мы все-таки с истории. Многие установления, казавшиеся предкам сами собой разумеющимися, сегодня воспринимаются с недоумением. Например, судебный поединок: “А побиются на поли в заемном деле...” Если Петр лучше Ивана владеет мечом или булавой, то каким образом Судебник 1497 года выводит из этого, что Петр прав в имущественном споре? Где река (то бишь “поле”, на котором происходит дуэль) - а где дача? Дикость какая- то.

Потомки с таким же недоумением прочтут наши сегодняшние законы и судебные отчеты.

Что такое, например, “состязательность” в современном судопроизводстве?

Процесс, где обвинение и защита доказывают каждый свою правоту по установленным правилам перед лицом нейтрального арбитра - гениальное изобретение, с трудом внедрявшееся в разных странах как альтернатива монаршей “опале”, то есть произволу правителя, который зачастую даже не утруждал себя тем, чтобы выслушать оправдания подданного.

Дальнейшая эволюция “судоговорения” повторяет эволюцию судебного поединка. Если участник процесса по старости или по болезни не может выйти “на поле” с мечом - пусть выставит вместо себя другого человека. “Но в таком случае, - говорит другая сторона, - Я тоже обращусь у услугам профессионала”. Результат: то, что замышлялось как “Божий суд”, оборачивается чемпионатом по фехтованию. Если, конечно, у сторон хватит средств на такой праздник спорта. Словесное состязание тоже превратилось в турнир профессионалов. И вроде бы, с одной стороны, это естественно - как всякое разделение труда. А с другой - стойкая неприязнь к адвокатам -“крючкотворам” (едва ли не большая, чем к судьям - взяточникам) тоже возникает не на пустом месте.

“А что, господа, тяжущиеся сеньоры еще живы?, - спрашивает Пантагрюэль в книге Ф.Рабле, -Так какого же черта вы мне суете весь этот ворох бумаг и копий? Все это дуракаваляние, представляющее собой сплошные каверзы.” (4) А вот для сравнения современный комментарий американского музыканта Блэки Лоулеса к скандальному процессу миллионера и звезды “шоу - бизнеса” Ориентала Джеймса Симпсона, который, судя по всему, все-таки убил в 1994 г. свою бывшую жену Николь, а заодно и ее приятеля Рональда Гольдмана - но судом был признан невиновным. “Вся юридическая машина Соединенных Штатов - на скамье подсудимых. Симпсон нанял, что называется, “адвокатов из мечты уголовника”... Если у тебя нет таких бабок, как у Симпсона, ты бы уже давно поджарился на электрическом стуле... А если твои карманы набиты “зелеными”, то можно практически гарантировать, что будь ты хоть самым отпетым головорезом - насильником, тебя все равно оправдают.” (5)

В ходе 15-месячного процесса были предъявлены 125 материальных доказательств вины, в том числе следы крови обеих жертв в машине и на одежде Симпсона, результаты анализов ДНК “и другие научные премудрости, которых, кажется, не видел еще не один состав суда во всем мире”.(6) Защита так и не сумела объяснить, где подсудимый находился в течение 78 минут (когда произошло убийство), хотя времяпрепровождение “звезды”, окруженной челядью, расписано чуть ли не по секундам. За что же 7 адвокатов получили свои 10 миллионов долларов? “Высокооплачиваемая и эрудированная юридическая команда” не отвлекалась в зале суда на такую ерунду, как улики и алиби. Перед присяжными - а это, напомним, 12 человек, случайно (по жребию) подобранных с улицы для отправления правосудия - было разыграно театрализованное политическое шоу. Главное в спектакле - пресловутый “расовый вопрос”. Дело в том, что Симпсон - негр. А какая может быть вера “белому” следствию по делу чернокожего?

На таком, извините, основании и был вынесен вердикт. Президент Клинтон подвел итог: “Наша система правосудия предполагает уважение к такому решению. В этот момент наши мысли и молитвы (!- И.С.) должны быть с семьями жертв ужасного преступления.” (7)

Платная адвокатура входит в вопиющее противоречие с фундаментальным принципом равенства граждан перед законом (не случайно цивилизованный законодатель разрабатывал целую систему мер, включающих бесплатную помощь государственного адвоката, а в СССР даже прокурора малоимущим гражданам). Но ведь проблема не исчерпывается материальным неравенством сторон. Глубокое (и неустранимое на данном этапе развития цивилизации) противоречие заключено в самой фигуре адвоката. Он способствует правосудию, обеспечивая состязательность процесса. И в то же время как представитель клиента, он в правосудии не заинтересован. Точнее - заинтересован ровно до тех пор, пока его клиент прав. То есть в 50% случаев. Представьте себе, что адвокат защищает заведомого убийцу, и сам хорошо это понимает. Его задача - и дело чести как профессионала - добиться от суда, чтобы убийца вышел на свободу с гордо поднятой головой. И продолжал убивать дальше. Если оправдательный приговор вообще не связан с вопросом о виновности/невиновности, это никак не умаляет адвокатского достоинства. Напротив! Чем очевиднее вина “невиновного”, тем громче слава: “Надо же, какой ас этот мэтр Н.! В совершенно безнадежной ситуации вытащил парня из камеры смертников!”

Повторяю: речь идет о внутреннем противоречии, которое объективно присуще самой адвокатской профессии. Точно также нравственно уязвима профессия, например, солдата. Даже в самой справедливой войне он не может быть уверен в том, что снаряд, выпущенный из его орудия, не лишит жизни совершенно ни в чем не повинное существо. Чтобы свести к минимуму вредные последствия такого рода коллизий, их нужно осознавать, и не на уровне ярлыков: “Все солдаты - убийцы! Все юристы - продажные лжецы!”, но именно как объективные противоречия, заданные самой логикой жизни.

Именно такому осознанию (самой постановке вопроса!) противится современная либеральная мысль.

“Адвокат не должен ставить вопрос о виновности своего клиента, это дело суда” (адвокат Генрих Падва). (8)

“Если адвокат не болен и не в отпуске, и не занят в других делах, он не вправе отказать клиенту, который согласен оплатить его юридическую помощь в уголовном процессе... Коль скоро адвокат , который не был очевидцем происшедшего (в противном случае он будет в деле не защитником, а свидетелем) станет до расследования и судебного разбирательства определять, преступник его клиент или нет, хороший он человек или плохой, ему следует сдать членский билет и переквалифицироваться в проповедника или моралиста- управдома... Все сказанное - для уяснения абсолютной бредовости упрека, который бросил мне и моим коллегам г-н Суетнов: “много жуликов защищали” (адвокат Генри Резник). (9)

Интервью с адвокатом Александром Кокиным:

“- Одна из газет недавно сообщила, что вы выиграли крупный уголовный процесс и в зале суда освободили из-под стражи крупного уголовного авторитета, вора в законе...

-Во-первых, давайте все-таки уточним для себя, что такое уголовный авторитет. Такая формулировка неправомерна. Человеку не вынесен приговор, он не осужден, поэтому какое бы то ни было клеймо неправомочно и неправомерно...

-Вас никогда по-человечески не смущало то обстоятельство, что выручая преступника, вы способствуете тенденции безнаказанности...?

-Чувствуется, что вопрос задан человеком, мягко говоря, мало искушенным в юриспруденции. Почему вы называете преступником того, кому суд не вынес приговор? В конце концов, этот человек вправе подать на вас в суд за клевету. Во-вторых, предназначение адвокатской профессии в том и состоит, чтобы защищать людей, независимо от личных симпатий и антипатий. На эту тему дискутировать уже поздно (выделено- И.С.), профессия признана и считается одной из самых уважаемых в обществе.” (10)

Аргументация вполне убедительная, не правда ли? Но она убедительна ровно до тех пор, пока правовые отношения вырваны из жизни. А поскольку все мы (в том числе адвокаты) существуем все-таки в реальном мире, среди других людей и материальных предметов (а не среди параграфов и подпунктов), идеальной установке не могут следовать даже ее апологеты. В том же самом интервью адвокат А. Коков рассказывает случаи из жизни - и совершенно спокойно пользуется “неправомерной формулировкой”: “Я знал одного авторитета, который дня не мог прожить, чтобы не вколоть себе 30 кубиков. Но завязал, причем без посторонней помощи, за счет собственной воли.” Г. Резник применяет к разозлившему его журналисту А. Суетнову такие выражения как “ахинея”, “лакей невежества”, “бредовость” етс. Хуже того: в статье знаменитого адвоката упоминаются и коллеги- юристы, причем женщины. Их Резник называет “шумливыми особами, способными придать судебному заседанию атмосферу коммунальной кухни”; “нахрапистыми предпринимательницами”. (11) Неужели у него на руках имеются официальные материалы психиатрической экспертизы, к примеру, о том, что его оппонент Суетнов страдает психическим расстройством в форме бреда?

К вопросу о правде жизни и правде протокола мы еще вернемся. А пока - два слова о таком оплоте либерального правопорядка, как суд присяжных. Исторически он формировался как суд равных по званию соседей - в противоположность суду приезжего королевского администратора. Спрашивается: в чем его преимущество сегодня, когда на смену безответственной королевской власти “милостью Божьей” пришла власть демократическая, регулярно переизбираемая, а сами граждане, проживающие в мегаполисе, могут не знать даже соседей по этажу? Что ж - тогда достоинством станет как раз неосведомленность. Жюри судорожно пытаются изолировать от газет и ТВ, а в самом зале суда разыгрываются сцены из Беккета: когда судья-профессионал предупреждает своих “коллег”-дилетантов, что они должны принимать решение так, как будто бы не слышали того, что только что услышали - например, свидетель проговорился, что обвиняемый уже трижды судим по той же статье.

“Думайте про что угодно, только не про зеленую мартышку...”

Американский профессор Уильям Бернэм в книге “Суд присяжных заседателей” приводит такие аргументы “за”: “Поскольку присяжные заседатели не должны давать разъяснения тех причин, которыми руководствовались, они могут принимать правильные решения..., которые судье трудно было бы объяснить...Поскольку они не занимают официального положения, никак не связаны с государством и не имеют каких- либо политических амбиций, они являются истинно независимыми...” (12)

Формулировка о “правильных решениях”, которые “трудно было бы объяснить”, напоминает (да простит меня уважаемый профессор) песню В. Высоцкого: “Ты не гляди, что Серега все кивает - Он соображает, он понимает...”

Независимость не является ценностью сама по себе. Невежественный ученик может быть независим от учителя (и от государства в его лице) как самостийная Украина, но КАМУ АТ ЭТАВА РАДАСТЬ, КАМУ АТ ЭТАВА ЧЕСЬТЬ? Руководствуясь логикой У. Бернэма, можно передоверить группам граждан, которых случайно подобрали на улице, не только суд, но и все остальное: вождение самолетов, управление банками, постановку опер и балетов... Кстати, с появлением в репертуаре “модерн данса” спектаклей, где люди, не умеющие танцевать, просто валяются по сцене, это предложение звучит уже не столь вызывающе.

Почему бы заодно и двери замкнутой адвокатской корпорации не открыть для любого, кому захотелось поговорить?

Любопытно, что пропаганда дилетантизма подписывается “профессор университета, специалист по уголовному праву...”, а не крестиком за неграмотностью. Неужели собственные аргументы не столь уж убедительны?

Либеральные юристы ссылаются на то, что присяжные призваны решать только вопрос о виновности, а не те проблемы, которые требуют специальных юридических знаний и опыта. Но на самом деле вопрос о виновности требует знаний и опыта едва ли не в наибольшей степени: решая его, нужно оценивать доказательства и аргументы сторон. Для сравнения: в исторической науке профессионал отличается от дилетанта не тем, что знает больше фактов (встречаются очень начитанные дилетанты), а прежде всего тем, что владеет исследовательской методикой, то есть понимает, что такое источник, и что такое “критика источника”.

На практике главное “преимущество” суда присяжных - совсем в другом. Те, у кого есть деньги, получают максимальный оперативный простор для подмены судебных прений по существу балаганом на посторонние темы. Например, об исторической вине белой расы перед чернокожими.

Массированное внедрение “прогрессивной формы судопроизводства” в России сопровождается скандалами, выходящими за пределы не просто какого- либо права - психической нормы. Например, присяжные Мособлсуда оправдали последовательно: банду из Пушкина, взятую с поличным после ограбления инкассаторской машины; профессионального похитителя людей, который был арестован на месте преступления (заложника нашли в багажнике его машины), а при задержании отстреливался и выпустил в милиционеров целую обойму из “ТТ”(13); наконец - вооруженных налетчиков, которые похитили и убили депутата Государственной Думы Сергея Скорочкина, причем в последнем решении, которое и прославило областных Миносов и Соломонов на всю страну, они выразили “свой протест против тяжелого материального положения” . Суд не выплатил им полностью положенных денег.

А в самом деле - когда господа случайные заседатели не обязаны “давать разъяснения тех причин, которыми руководствовались”, сойдет и такая. “Если надо причину, то это причина”.

“Не удивительно, что все больше преступников хотят судиться именно у присяжных - получить у них свободу просто и недорого” (14)(Екатерина Заподинская ).

Я вовсе не утверждаю, что дипломированные юристы не выносят у нас бредовых решений. Выносят, и в кассационных инстанциях благополучно утверждают (см., например (15)). Но присяжные не помогут оздоровить нашу юстицию - как “экстрасенсы” и колдуны не помогли здравоохранению.

В одном подарочном наборе с присяжными предлагается отмена смертной казни. В октябре 1994 г. “депутаты из 32 стран Совета Европы высказались за полную и безоговорочную отмену подобной меры наказания, причем не только в мирное, но и в военное время.”(16) Мы не будем подробно разбирать аргументы “от статистики” (смертная казнь не влияет на количество тяжких преступлений (17)) - поскольку знаем цену статистике, особенно криминальной, особенно по вопросам, затрагивающим Госпожу Идеологию. И те немногие публикации, в которых еще высказывается альтернативная точка зрения, содержат совсем другую статистику: согласно ей, “гуманизация” наказаний и рост числа тяжких насильственных преступлений - две стороны одной медали. (18) В Российской Федерации совпадение достаточно очевидно. Более того: непонятно в принципе, на каком основании статистические данные, полученные в одной стране, переносятся на другую страну и в совершенно другие условия, например из Великобритании - в Россию. И если уж допускать свободное парение мыслью по глобусу, то законодательство России, строящей капитализм, должно ориентироваться на английское того периода, когда капитализм строила сама Англия. Но подобную юстицию (жестокую до садизма) мы уже имели. При Сталине.

А на практике события развивались следующим образом. В ключевом для Европейского Союза 1994 г. в России преступники убили 32 000 человек (по заниженным официальным данным)(19) - а из 154 убийц, приговоренных к расстрелу (а это были душегубы, исключительные по жестокости) в 152-х случаях исключительную меру заменили более мягкими наказаниями. (20)Председатель комиссии по помилованию Анатолий Приставкин объяснял, что “работает только в сторону спасения”, каждый случай, когда убийце не удалось сохранить жизнь - это его, Приставкина, “слезы”: “они виноваты, но скорей виновато общество, что их довели до свинского состояния, споили и заставили (выделено - ИС) убивать”.(21) Кстати, формулировка прямо перекликается с заявлением известного депутата-правозащитника Сергея Ковалева примерно в то же время: что боевиков Шамиля Басаева “довели до необходимости применения крайних мер” в г. Буденновске. (22)Но писателю Приставкину не пришлось проливать много слез, потому что в 1997 г. Ельцин подписал Протокол № 6 к “Конвенции о защите прав человека и основных свобод” ,ввел мораторий на исполнение смертных приговоров и рекомендовал “Госдуме, правительству и Верховному суду следовать нормам Конвенции...” (а не законам). “Госдума никак не может принять закон об отмене смертной казни...”, - с обычной для масс-медиа “строгой объективностью” информировал ТВ-центр.(23) Подразумевается, что Дума должна (кому? на каком основании?) такой закон принимать. Но поскольку она не выполняла обязанностей, Ельцин “просто всех приговоренных к смертной казни помиловал” (24)(всего 720 чел.) Подчеркиваю: эта реформа не была результатом серьезной дискуссии или демократического волеизъявления. Обоснования лежали в сфере политики и идеологии. Вот характерные высказывания Павла Крашенинникова, министра юстиции, затем председателя комитета ГД по законодательству. “Смертная казнь - это кровная месть... Жизнь - самое дорогое, что дано человеку Богом или природой, а люди не вправе санкционировать законом лишение этого блага... Вопрос этот в большей мере не юридический, а политический... Ни в одной стране мира общество не поддерживает отмену смертной казни, так что для политика это будет не популистское решение... Следует откровенно сказать, что предпринятые меры без энтузиазма воспринимаются населением, большая часть которого, по данным социологических опросов, выступает за сохранение этого вида наказания. Тем не менее сейчас почти никто не сомневается в том, что вопрос об отмене смертной казни в России предрешен...” (25)

Пожалуй, ни в каком другом вопросе враждебность современного либерала к демократии не демонстрируется с такой средневековой откровенностью. “Политическое решение” должно быть принято вопреки воле избирателей, выраженной настолько ясно и недвусмысленно, что даже заинтересованные лица не могут этого отрицать.

Отметим этот факт на будущее - когда мы будем специально заниматься проблемой демократии.

И вышеприведенные цитаты отражают не какие-то особенности “менталитета” российского чиновника, который так и не усвоил азы классической политологии. “В Британии, где казнь через повешение за убийство была отменена в 1960-х гг., большинство населения (как минимум 75 процентов) выступает за ее восстановление” - но “контроль за административными органами, ведающими преступлением и наказанием, захватили в 1950-е годы либералы... В то время как преступность растет и затрагивает жизнь все большего числа людей, либеральные методы борьбы с нею применяются со всевозрастающим упорством и при растущих расходах. Лобби, группы давления и организованные меньшинства оказывают больше влияния на специфические области политики, чем широкая общественность” (Пол Джонсон). (26)

Но самое потрясающее - то, что государства, в ультимативной форме требующее от своих соседей отмены смертной казни, сами даже и не пытаются ее отменить! В самом деле: если бы Великобритания или Голландия были искренни в своем убеждении: государство не вправе отнимать у человека жизнь, они должны были бы распустить армии и отправить все вооружение на переплавку. Ведь бомба или крылатая ракета - это именно те инструменты, с помощью которых государство отнимает человеческие жизни, причем инструменты во много раз более эффективные, чем электрический стул. Эти орудия казни производятся, совершенствуются и активно применяются. Причем нигде не сообщалось, чтобы жителям Багдада или Белграда перед бомбардировками сбрасывали на парашюте адвокатов или хотя бы бланки, на которых можно написать заявление о помиловании...

Здесь, конечно, возникнут шумные протесты: иракцы - граждане чужого государства, ведутся военные действия етс. Однако логика либералов в данном вопросе как раз и строится на том, что фундаментальный принцип - государство не вправе отнимать жизнь - не может быть поставлен под сомнение по формально- юридическим основаниям и не знает никаких исключений.

Начинается настоящий театр абсурда. Представьте: в арабском поселке выросли два молодых человека. Один был насильственно мобилизован в армию Саддама Хусейна, ничего дурного лично не совершил - но его “списком” приговорили к смертной казни, а летчик французских ВВС привел приговор в исполнение. Другой молодой араб приехал в Париж, торговал там героином и подкладывал в общественных местах взрывные устройства, начиненные гвоздями для большей убойной силы - все это сознательно, добровольно и с прямым умыслом. Но с точки зрения юстиции получается, что его вина перед французским народом меньше!

Самостийная Украина униженно выпрашивала у новых сюзеренов разрешения: нельзя ли один раз, в порядке исключения все-таки применить высшую меру к человекоподобному существу, которое по ходу грабежей истребило 57 человек? “Нельзя, - сказали в Совете Европы, - Догма на то и догма, чтобы не знать исключений.”

Но оказалось, что исключения все-таки предусмотрены - только не для наемных убийц или серийных садистов, а для югославских детишек, казненных либеральными гуманистами без вины и без суда...

В судорожных попытках извлечь себя за волосы из идеологической трясины, наш герой срывает с головы судейский парик. Оказывается, справедливости нет. И не потому, что конкретные граждане запутались в лицемерии и лжи, а потому что справедливости не может быть в принципе.

Ведь все в мире относительно - об этом еще Эйнштейн писал! А суд - всего лишь “игра” по установленным правилам.

К такому признанию закономерно приходит У. Бернем:

“Наша “состязательная теория правосудия” никогда не задается вопросом, в чем заключается истина; ее интересует только один вопрос: строго ли соблюдаются правила игры” (27)

С точки зрения социолога главная функция правосудия в обществе - разрешение конфликтов. Но ведь не всякое их разрешение нас устроит. Конфликт пенсионерки с криминальным типом, претендующим на ее жилплощадь, легче всего ликвидировать вместе с самой старушкой. Но хорошо ли это, детки? Значит, разрешение конфликтов все- таки предполагает выяснение истины или максимальное к ней приближение. Торговала ли член Союза писателей А.Витухновская наркотиками - или нет? Убивал ли О.Д.Симпсон свою жену? Присвоил ли депутат Б. Березовский деньги “Аэрофлота”?

И теория относительности, принцип неопределенности и множественность познавательных моделей здесь ни при чем. Все эти замечательные концепции работают на уровне теоретических обобщений. Скажем, на вопрос о причинах подростковой преступности экономист, психолог, прокурор могут дать разные ответы, и каждый будет по- своему прав. Но в конкретных ситуациях, которыми и занимается суд, истина, как правило, тоже конкретна. Если подросток Н. отобрал у женщины сумку, то утверждение, что женщина сама ударила себя по лицу его кулаком, а сумку подарила на память - не дополнительная познавательная модель, а просто ложь.

Конечно, отделить ложь от истины бывает непросто. Но, наверное, не сложнее, чем хирургу - отличить здоровые ткани от больных, строителю мостов - прочный грунт от такого, который через год расползется. Это ответственная работа. Потому-то нормальное общество доверяет ее уважаемым профессионалам, которые всю жизнь совершенствуются в ремесле.

Педантичный формализм юриспруденции служит гарантией от произвола. Но нельзя доводить его до идиотизма, противопоставляя процессуальную форму существу правосудия, то есть справедливости. Судебный процесс тем и отличается от футбола, что форма здесь не важнее сути, а правила игры - результата. Ведь речь идет не о месте в таблице, а о человеческих судьбах.

Медицина “строго по правилам” запечатлена в анекдоте:

-Сестра! А может быть, меня все- таки в реанимацию?

-Раз доктор написал: “В морг”, значит в морг.

Или: представьте себе пожарного, который приедет по вызову и заявит: “У меня есть правила тушения, параграф 346 -бис, а сгорите вы или нет - мне все равно!”

Но ведь именно такой подход утверждается в либеральном правосознании. Один из тех анекдотических приговоров суда присяжных, о которых мы упоминали выше, утвержден (!) Верховным судом РФ на том основании, что прокуратура слишком поздно заявила протест по поводу наличия в составе “высокого жюри” трех граждан с судимостями. (28) Заметьте: нельзя оспаривать абсурдное решение по существу. Можно только придираться к несоблюдению формы.

В осадок выпадают две разные правды. Правда протокола и правда факта. Не только свидетели преступления, но и те, кого “невиновный” грабил, в кого стрелял из пистолета,

не могут назвать его грабителем и бандитом. Ведь тогда они сами окажутся клеветниками! Суд, между тем, приобретает божественную власть: объявлять бывшее небывшим (аккурат по Оруэллу).

Иногда рассуждают так: если заведомый преступник выходит на свободу по канцелярским основаниям - полицейский клерк не туда положил бумажку - то в этом виновата полиция, а не судья, тем более не адвокат, который обратил на допущенную ошибку внимание суда. Что ж - можно согласиться с тем, что в полиции безалаберность недопустима. Проштрафившегося клерка нужно выгнать с работы. Самого под суд отдать. Он виноват. Но в чем виноваты следующие жертвы оправданного душегу..., простите, безупречного гражданина? Их-то за что наказывать?

Новокузнецкого маньяка, который заманивал в свою квартиру детей, неделями истязал, прежде чем убить, а потом человеческим мясом кормил свою собаку - и еще живую жертву заставлял перед смертью есть это мясо - вот такое существо дважды отпускали на свободу. Один раз не доказали причастности к трем убийствам. Второй раз взяли с поличным, но переквалифицировали обвинение с убийства (которое было очевидно) на такой замечательный состав как “нанесение тяжких телесных повреждений, повлекших смертельный исход” и после года “лечения” отпустили убийцу домой под гуманный надзор участкового психиатра. В ту самую квартиру, где потом нашли свою страшную смерть еще 19 (девятнадцать!) детей. (29)

За что их приговорили к смертной казни? Предположим, первые трое погибших - это несчастье, которое нельзя предусмотреть: как удар молнии. Четвертую девочку, умершую от пыток, спишем на халатность и непрофессионализм следователя по делу об убийстве первых трех детей. Но последние девятнадцать? На чьей совести эти жертвы - маньяка или так называемого правосудия? Объясните, господа юристы и правозащитники.

Кстати, похожая история в благополучной Бельгии вызвала массовые (и естественно, бесполезные) демонстрации за восстановление смертной казни...

Представьте себе, что в химическом институте обнаружилась преступная халатность сотрудника, работавшего с ядовитыми веществами. Понятно: лаборанта наказать... А пролитые им вещества - что, собрать тряпкой и вылить на улицу? Прохожим на головы?

Во избежание кривотолков оговариваю: как и всякий нормальный человек, автор этих строк был бы очень рад, если бы расстрелы и смертельные инъекции навсегда ушли в историю, а отдельных индивидов, опасных для братьев по разуму, человечество надежно изолировало на “островах забвения” (как в утопии Ивана Ефремова). Или - еще лучше - мудрые врачи научились бы распознавать заранее разрушительные процессы в человеческой психике. Может быть, изобретут такие машины, которые... Тут я вспомнил “Страж -птиц” и вовремя остановил полет своей фантазии. Все вышеперечисленное относится к сфере утопии (вариант: антиутопии) - как общество без денег или без государственной власти. Хотя и в нынешней неидеальной действительности смертная казнь должна быть редким, в самом деле исключительным наказанием, назначаться только за убийство при отягчающих обстоятельствах и утверждаться только после тщательной, многоуровневой проверки материалов дела. Правозащитники как раз и могли бы озаботиться справедливостью каждого конкретного приговора (не возложили ли на какого-нибудь бедолагу, у которого нет денег на дорогих адвокатов, чужую вину) - а не отменой всех приговоров чохом. Потому что из самого же либерального учения - из права индивида на свободный выбор собственной судьбы - следует, что совершая определенного рода поступки, этот индивид сам себя отделяет от человеческого рода и сам себя лишает своих человеческих прав. Не общество и не государство, а он сам. Простите за избитое сравнение, но за бешеной собакой и даже за бешеной коровой мы не признаем права на жизнь, хотя они не виноваты в том, что взбесились. И скорее следовало бы пожалеть собаку, чем существо, которое внешне напоминает человека, наделено интеллектом хомо сапиенс, но поступает с другими людьми хуже, чем бешеная собака. Что могут возразить “лорды из ПАСЕ” простым жителям Новокузнецка, когда они говорят об убийце своих детей:

-Такие нелюди жить не должны. Им не место на земле. (30)?

Что они могут возразить Агате Кристи:

“Не стану много рассуждать об убийцах; просто я считаю, что для общества они - зло, они не несут ничего, кроме ненависти... Наверное, их следует пожалеть, но все равно щадить их нельзя. Невиновный должен быть защищен; он должен иметь возможность жить в мире и согласии с окружающими. Меня пугает то, что никому, кажется, нет дела до невиновных. Читая об убийстве, никто не ужасается судьбой той худенькой старушки в маленькой табачной лавке, которая была забита до смерти. Никто не думает о ее страхе, ее боли и ее спасительном забытьи... Все жалеют убийцу: ведь он так молод. Почему его не казнят?...”(31)

Что они могут ответить своей же бывшей единомышленнице Ирине Ратушинской, которая получила от Советской власти срок за диссидентскую деятельность, а сегодня задается простым вопросом: “Кто имеет больше права на жизнь: маньяк-убийца или ребенок, чей папа не угодил рэкетирам?” (32)

Что положено, то и отвечают.“Нелюди должны жить. У убийцы прав больше”.

И вот новокузнецкому людоеду сохраняется его драгоценная жизнь - он отправлен в ту самую психиатрическую больницу, где уже успешно лечился. Из двух его сообщниц (кстати, наличие сообщников практически исключает версию о невменяемости), помогавших заманивать детей в квартиру и прятать улики, срок получила только одна, а вторая проходила по делу как свидетель. До скорых встреч, детки.

“Принципиальная” борьба за отмену смертной казни оборачивается тем же самым, чем всегда оборачиваются умозрительные концепции, навязанные реальной жизни: вопиющим лицемерием и возвращением того самого зла, с которым боролись, в новом обличии. Например, образцовый гуманизм латиноамериканской юстиции имел своей оборотной стороной широкий ассортимент разнообразнейших самосудов, от “народного правосудия” герильерос до т. н. “эскадронов смерти” - добавочный правоохранительный орган, где сотрудники официальной полиции во внеурочное время широко практикуют “отмененную” смертную казнь. Че Гевару в Боливии убили без всякого суда, и никого это даже не удивило. В тюрьме г. Боготы между заключенными происходят сражения с применением огнестрельного оружия и гранат, “которые во множестве имеются у обитателей”; за первые 4 месяца 2000 года от рук “товарищей по несчастью” погибли уже двести колумбийских заключенных. (33) Может быть, это как раз те, кто вовсе не заслуживал смертной казни? А убили их те, кто заслуживал, но не был казнен? Перуанский спецназ расстрелял на месте сдавшихся боевиков “Движения имени Тупака Амару” - причем в данном случае, как назло, именно тех, кого стоило бы пожалеть, потому что они при захвате японского посольства действовали на удивление гуманно - по сравнению с коллегами- конкурентами из группировки “Сендеро Луминосо”. В критический момент противостояния немецкого государства с “RAF” лидеры этой “армии”, находясь в тюрьме, причем в разных камерах, с поразительным единодушием и организованностью свели счеты с жизнью. И некого стало менять на заложников.

Зачастую (и в этом Фрейд очередной раз прав) случайная оговорка характеризуют ситуацию гораздо точнее, чем тщательно отшлифованный доклад.

“Почему у нас нет смертной казни?” - спрашивает у милиционеров журналист НТВ, то ли недовоспитанный Советом Европы, то ли слишком уж потрясенный подробностями очередной мясорубки. “Ну ничего ,- успокаивают его, - В зоне для таких свои законы”. (34)

Это и есть реальность - правда факта, которая пробивается сквозь правду протокола. Вы не отменили смертную казнь, господа либеральные заседатели. Вы отменили ее цивилизованную форму. И переложили ответственность. На врача- психиатра (залечив “пациента” до смерти, он сам станет преступником). Или на “законы зоны”. Только они, как известно, не предусматривают ни адвокатов, ни кассаций. И если настоящий суд ошибается, то кто может с уверенностью утверждать - виновен ли вообще в чем-нибудь человек, которого в камере будут сначала долго насиловать, а потом прирежут? И во что в конечном итоге обойдется всему обществу такая легализация криминального “правосудия”? Другой вариант - создать для приговоренного к пожизненному заключению такие условия, чтобы он привел недовынесенный приговор в исполнение собственными руками. Именно на это прозрачно намекал гуманный министр Крашенинников.(35) Мол, пусть не радуется помилованию - ему же будет хуже. Но тогда нужно честно признать, что в официальную практику возвращаются пытки, повсеместно выведенные из употребления в ХVIII- ХIХ вв...

Недуги либерального правосудия обостряются катастрофическим образом с появлением в зале суда новой “процессуальной фигуры” - организованной преступности, иначе именуемой “мафия”.

Есть характерные черты, свойственные ей в любом уголке планеты от Екатеринбурга до Медельина. Они проявляются сквозь этническую, экономическую, историческую специфику.

Прежде всего это иерархическая структура, в основе которой - отделение касты профессиональных преступников от большинства населения, “обязанного” (по мнению членов мафии) их “продовольствовать и фуражировать”. В русском уголовном слэнге есть даже характерный термин: “мужики”. Прибавочный продукт изымается разными внеэкономическими методами или через высокодоходные отрасли криминального бизнеса, где монополия поддерживается опять- таки насилием (торговля наркотиками, оружием, проститутками). Преступная каста воспринимает себя не как “люмпен -пролетариат”, а как своего рода высшее сословие. Сословие это имеет довольно сложную внутреннюю организацию (по принципу вассалитета), дополняемую функциональной (по специализации). Отношения его членов между собой и с окружающим миром регулируется обычным правом - собственным “законом”.

Похоже на феодальный клан, внедрившийся в современное индустриальное общество, своего рода рудимент до- капиталистической эпохи. Разве мотивы, по которым Тибальт зарезал Меркуцио, а Ромео - Тибальта, существенно отличаются от тех, что сегодня обрекают на смерть молодых людей на улицах Палермо или Санкт- Петербурга? Распри флорентийской знати, описанные Н. Макиавелли, война Алой и Белой розы, междоусобия в Московской Руси при Василии Темном по основной сюжетной схеме похожи на гангстерские войны. И голливудская идея: пересказать историю Монтекки и Капулетти как историю двух враждующих мафиозных “семей”, вроде бы, не так уж глупа...

Как же вообще оказывается возможен такой противоестественный анахронизм?

Он не так уж противоестествен, ибо возникает там, где в круг современной цивилизации втягиваются мощные и четко оформленные социальные пласты, этно- конфессиональные группы или регионы, находящиеся на более низком, до -капиталистическом уровне развития. В организованной преступности эта отсталость как раз и находит свое адекватное выражение. Выпадающая из цивилизации часть общества самоорганизуется. Мафия становится для него своего рода “движением сопротивления” прогрессу, неофициальным дворянством теневого феодализма. И сближается с другим феноменом, популярным в новостях CNN: с политическим терроризмом, с воинствующими группировками всякого рода сепаратистов и фундаменталистов. В сущности, различие давно уже носит условный и формальный характер. Ведь и классическую сицилийскую мафию, которую за пределами Италии принято считать чисто- уголовной, многие итальянцы рассматривают как региональное движение, “суверенитет” в специфической упаковке. А такие, вроде бы, “политические” организации как североирландская ИРА, баскская ЭТА или албанская ОАК по структуре, тактике, источникам финансирования и по “законам” (которые они навязывают окружающим с помощью террора) ничем не отличаются от гангстерских синдикатов. Латиноамериканские наркокартели активно эксплуатируют латиноамериканский национализм с присущей ему зоологической ненавистью к “гринго” (североамериканцам), умудряясь подключать к своим пропагандистским кампаниям виднейших представителей интеллигенции. Их коллеги в негритянских районах США взяли на вооружение черный расизм “Пантер” и симбионистов. Наша “Ичкерия” - коктейль из того же самого национал- сепаратизма, ваххабитского воинствующего ислама (который вообще-то не признает этнических различий), работорговли и фальшивых долларов.

Согласно классическому определению государства, насилие есть его прерогатива. Альтернативный источник систематического организованного насилия воспринимается как альтернативная государственность. И фактически так оно и есть. Мафия - своего рода государство- паразит, у которого за счет полезных функций непомерно разросся аппарат насилия.

Субъективно член мафии не является нарушителем закона, противопоставляющим свою личную волю обществу и государству (как герой “Преступления и наказания”). Обычный преступник принимает решение: украсть или не украсть? убить или не убить? Это и есть тот выбор, который делает (или не делает) его преступником. Выбор члена мафии совсем другой. Он совершается в тот момент, когда человек принимает подданство альтернативного государства, отождествляет себя с ним и разделяет ответственность за то, что оно творит.

По идее, такие структуры должны довольно быстро рассасываться в условиях благополучной капиталистической экономики - не российской, конечно, а западноевропейской или американской. Однако на практике часто наблюдается обратное. Воплотившаяся тень обретает собственную жизнь. Реликтовые структуры не только консервируются, но успешно воспроизводятся и даже распространяются, деформируя общество далеко за пределами собственной социальной базы. И роль либеральной юстиции в этих внеэкономическом чудесах трудно переоценить.

Но сначала - историческое уточнение.

Существенное и принципиальное отличие мафиозного клана от настоящего феодального заключается в том, что в свое время феодализм был естественной и единственно возможной общественной организацией. До самого своего исторического заката он выполнял полезные функции. И тогдашние высшие сословия не только “отрабатывали” хлеб, изымаемый у крестьян, но и способствовали культурному прогрессу (пусть и медленному по нынешним меркам). Мафия же носит чисто-паразитический характер. Существование ее вредно не только для общества в целом, но и для тех групп (меньшинств), из которых она вырастает и которым “покровительствует” - в действительности же только консервирует традиционную отсталость. (Вот почему переработка “Ромео и Джульетты” под гангстерский боевик - все-таки не модернизация, а дебилизация: к Шекспиру ничего не добавляет, только низводит его героев и все произведение до уровня убогой субкультуры, см. главу 7).

Формируются замкнутые круги: в контролируемых мафией районах невозможно нормальное экономическое развитие; следовательно, у честолюбивой молодежи нет другого пути, кроме как в банды; следовательно, невозможно нормальное... Торговля наркотиками, оформившись в отрасль, начинает бороться за расширение сбыта; то есть за то, чтобы все больше молодежи вовлекалось в наркоманию; а возрастающий спрос стимулирует производство... Причем раз запущенный механизм уже не особенно нуждается в злой воле приставленных к нему людей. Известно, что целый ряд влиятельных мафиози (и наших, и итальянских) выступал против торговли наркотиками. Для кого-то это была лицемерная самореклама, но никак нельзя исключить искренние побуждения у тех, чьи близкие пострадали от наркотиков. Есть христианская точка зрения: что в любом (или почти любом) преступнике остается нечто человеческое... Но в перспективе это не имеет значения. Гангстерский синдикат, который отказывается от наркобизнеса, резко снижает свою рентабельность и проигрывает в конкурентной борьбе. Поэтому мафия будет торговать наркотиками безотносительно к тому, что думают об этом конкретные “крестные отцы”. Самоподдерживающийся патологический процесс не поддается мягкому терапевтическому воздействию - он требует вмешательства хирурга, то есть продуманной стратегии силового воздействия. И строиться она должна прежде всего на четком понимании того, что есть организованная преступность и в чем ее отличие от обычной.

Конечно, традиция нормального капитализма тоже дает о себе знать, и каждый мафиозо, сколько-нибудь сохранный интеллектуально, задумывается (особенно с возрастом) о том, чтобы легализоваться, стать уважаемым бизнесменом. Об уважении (т. е. о социальном статусе) мы еще поговорим. А сейчас напомним контраргумент от “экономикс”. Отбирать заработанное у других при прочих равных условиях легче и выгоднее, чем предпринимать что- либо самому; и торговля героином, несомненно, прибыльнее любой легальной торговли. (см. гл. 8) Вот два мотива, которые борются в сознании мафиозо как в сознании Панурга, когда он не мог решить, жениться ему или нет.

Здесь, как водится в реальной, нерасчлененной жизни, ключевым фактором, смещающим экономическое равновесие в ту или иную сторону, будет фактор вне- экономический - юстиция. Легкость криминального “заработка” должна компенсироваться его опасностью. Если риск зашкаливает за определенную черту, недозволенная деятельность перестает рассматриваться как рациональный бизнес, в который можно вкладывать капитал - и становится уделом “отвязанных” маргиналов, мало способных к созданию устойчивых организованных структур.

Именно такого эффекта - с точностью до наоборот! - добиваются либералы в сфере правосудия.

Минимизируя риски, либеральная юстиция действует как страховая компания, предохраняющая гангстерские синдикаты от “утечки мозгов”, распада и растворения в легальной экономике.

Парадокс “вращающихся дверей”. В США была разработана специальная система “вращающихся дверей”, суть которой именно в том, чтобы преступники не отбывали в действительности того наказания, которое им назначено судом. Таким образом судебное решение (которое нужно “уважать”) просто лишается смысла. Данные по изнасилованиям приводились в начале главы. Как пишет профессор Виталий Квашис, специально изучавший статистику Министерства юстиции США, 30% убийств совершалось “переданными на поруки, осужденными условно или освобожденными под “честное слово”(36) Те же “вращающиеся двери” (под другими названиями) неплохо вращаются и в Европе. Например, шведский бандит-неонацист Тони Ульссон грабил банк и расстреливал полицейских (двоих, уже обезоруженных, убили выстрелами в затылок) в то самое время, когда тюремное начальство выпустило его на свободу... для участия в театральном спектакле. (37)

Парадокс адвоката. Что представляет собой адвокат, защищающий члена мафии на деньги мафии? Чем он отличается от других профессионалов, нанимаемых преступным сообществом - от химика, разрабатывающего новый синтетический наркотик, или от проститутки, которую подкладывают нужным клиентам из политиков? Можно ли допускать такого человека к секретным материалам, содержащимся в уголовном деле? Конечно, можно. И военного атташе враждебной державы можно допускать на ядерный объект - взяв с него подписку о неразглашении чужих секретов своим работодателям.

Парадокс голландской тюрьмы. Законодательство развитых стран естественным образом ориентировано на их собственное население. Для среднего голландца даже голландская тюрьма, где кормят по ресторанному меню и на выходные отпускают домой - все равно наказание. Однако ядро организованной преступности рекрутируется совсем из другой среды. Для алжирского араба, албанца или для нашего соотечественника, получившего в Нидерландах убежище непонятно от кого, тамошняя тюрьма является санаторием. Причем дело не только в материальном достатке, но и в системе ценностей. Для большинства голландцев полицейский - это помощник, уважаемый специалист. Насилие - нечто чрезвычайное, враждебное принятому распорядку жизни. Для тех, кто вчера приехал в Амстердам из тридевятого царства, тот же полицейский - враг, “легавый”. Правдивые показания в суде - “предательство”. А насилие - нормальный способ разрешения конфликтов как внутри семьи (“А вот я вчера свою-то поучил маленько” - “Ну, молодец!”), так и за ее пределами.

Юридическая наука занимается чем угодно, но не этими кричащими противоречиями. Слепа не только сама Фемида - слепы ее ученые секретари.

Между тем, либеральные политики очень точно выделяют в законодательных хитросплетениях ключевые звенья. Вот как фракция “Выбор России” блокировала принятие Закона о борьбе с организованной преступностью. Претензии: “требование к владельцам денежных средств или имущества доказывать законность их происхождения противоречит принципу презумпции невиновности... Право скрывать от обвиняемого и его адвоката сведения о свидетелях и экспертах не позволяют обеспечивать принцип состязательности и равноправия сторон...” (38) Действительно! Представьте себе, что может произойти в зале суда, если друзья обвиняемого заблаговременно не узнают адреса свидетелей! А если узнают - тогда все “принципы”

будут обеспечены автоматически. Например, “состязательности” свидетеля, его жены и детей с теми, кто поджидает их в подъезде.

Между прочим, наши газеты с похвалой отзываются об американской программе защиты свидетелей. Спору нет - она технически совершенна. Только никто не задается простым вопросом: почему вообще в цивилизованном обществе законопослушный гражданин должен всю жизнь прятаться как заяц, меняя фамилии, места жительства и профессии?

Но главное: либеральная юстиция упорно игнорирует специфику организованной преступности. Она видит в членах группировок частных лиц, совершающих (или не совершающих) конкретные уголовно наказуемые деяния. С таким же успехом войну в Персидском заливе можно было бы рассматривать как перечень личных конфликтов между мужчинами разных национальностей, единовременно обострившихся на территории Кувейта.

В полевых условиях довольно трудно определить степень личной вины: нажимал ли вражеский солдат на курок, командовал “пли” или только подносил патроны. Более того: само понятие личной вины теряет смысл, поскольку речь идет об отлаженной технологической цепочке, в которой результат невозможен без совершения целого ряда промежуточных операций, причем каждый, кто их совершает, прекрасно осведомлен о конечной цели.

А разумный полководец на войне стремится не к тому, чтобы “наказать” каждого конкретного неприятельского солдата, но прежде всего к дезорганизации вражеской армии как структуры.

Борьба современного либерального государства с мафией очень эффектна на экране телевизора - в боевиках. Но насколько она эффективна? Ведь само слово “борьба” можно понимать по- разному. Академическая дискуссия - тоже борьба, как и любое спортивное соревнование. Но спортсмен будет совершенно по- разному бороться с соперником на чемпионате - и с бандитом, который ворвался к нему в дом. Именно так американцы и англичане сражались с Гитлером и нацистской агентурой. Судебные процессы не продолжались по десять лет с бесконечными кассациями. Обвиняемых не освобождали под поручительство ближайшего отделения НСДАП. Зондер- командам не позволяли приезжать из Германии, чтобы среди бела дня расправляться с неугодными свидетелями или с журналистом, опубликовавшим антифашистскую статью. Все поправки к Конституции США не защитили проживавших там японцев от массового интернирования по одному только подозрению (кстати, не подтвердившемуся) в том, что они могут сочувствовать врагу.

Обычный в таких случаях контраргумент: неприятель на войне носит форму и говорит на чужом языке. А наклеить на гражданина ярлык принадлежности к преступному сообществу - значит, отступить от принципа презумпции невиновности, и далее по кругу, см. выше. Конечно, в судебной практике возникает множество неоднозначных ситуаций: гражданин утверждает, что давно порвал с мафией, но так ли это на самом деле, и не служит ли его легальный бизнес прикрытием для криминального? Но ведь и во время войны шпионы и саботажники тоже притворяются лояльными гражданами. Что же касается мафии, то многие ее члены не только не скрываются, но напротив - афишируют принадлежность к “альтернативному государству” и ранг, занимаемый в “теневой иерархии”. Существует целый ряд внешних признаков, по которым случайный собеседник или официант в ресторане быстро опознает, с кем имеет дело. Популярность “крестных отцов” сопоставима с популярностью спортсменов или артистов. И это закономерно: феодализм (даже патологический) оценивает личность по месту в иерархии, а систематическое организованное насилие теряет смысл, если непонятен его источник: кого бояться и у кого просить покровительства?

И профессионалы из правоохранительной сферы не глупее прочих граждан.

“Все криминальные структуры у меня в компьютере, как только поступит приказ, я их всех соберу на стадион и наведу порядок” (Начальник московского областного УВД - ТВ- программе “Времечко”).(39) А вот замечательное признание (из разряда “фрейдовских оговорок”) в криминальной хронике газеты “Время”. Речь идет об очередном “заказном” убийстве.

“По первоначальной версии милиции, г-н Климентьев входил в руководство так называемого екатеринбургского ОПС “Уралмаш”. Однако пресс- служба самого “Уралмаша” сразу же открестилась от погибшего, заявив, что, по их данным, он имел отношение к другой, “центровой” преступной группировке.” (40) Вы можете сказать, что это специфика нашего убогого недокапитализма. Но, например, в Великобритании специфика еще откровеннее. Вот описание тюрьмы Мэйзон, где террористы добились для себя особого статуса - сверх- льготного (даже по английским меркам). “Уголовники содержатся отдельно и выполняют всю черную работу по территории. Террористы, считая себя “политическими”, пачкать рук не желают. Все они в своих блоках абсолютно свободны. Камеры не закрываются даже на ночь... Двухнедельные рождественские каникулы... В блоке, как правило, оказывается кто-то из партийных боссов. Он и в тюрьме босс. Без его согласия ни один заключенный блока не выполнит не только распоряжение охранника, но и самого начальника тюрьмы... Самый страшный для администрации - “грязный протест” (мажут дерьмом стены). При угрозе такого протеста администрация готова пойти на любые уступки...” На каждого из заключенных правительство тратило 90 000 фунтов в год при зарплате, например, учителя - 15 000. Заметьте, что понятие “уголовники” (те, что “выполняют черную работу”) в данном случае обманчиво. Террористы - точно такие же уголовники, их “партия” существует за счет рэкета и наркобизнеса, “идея” заключается в том, чтобы убивать людей другой национальности и вероисповедания, и даже методы тюремного “протеста” характерны для убогого люмпена, но они считают себя выше обычных, “традиционных” преступников. И эта претензия профессиональных убийц официально поддерживается государством. Понятно, что для получения льгот в качестве террориста нужно зарегистрироваться таковым. А оплачивают льготы своими налогами нормальные граждане - в том числе и те, чьи родственники были разорваны на куски бомбами террористов.

Итоги подводит начальник пресс- службы тюрьмы Марк Мак- Кейфи:

“Именно у нас молодые зеленые мальчики становятся не только накачанными боевиками, но и идейными фанатиками, Например, у нас в тюрьме очень сильная и разветвленная организация ИРА” (41)

Верное умозаключение, которое никак не отражается на работе его учреждения.

Таким образом, проблема мафии - прежде всего в том, что правящие круги мирятся с ее существованием. Преступность как таковая, разумеется, неискоренима в нашем грешном мире, однако ее конкретные организованные формы уязвимы как всякая структура. Это задача техническая.

И ее мало сказать не решают - не пытаются решать. Почему?

1* Гуревич А.Я. М.Блок и “Апология истории” - послесловие к кн. Блок М. Апология истории. М, Наука, 1986, с. 196.

2* Ершов Ю. Клинтона с миром не отпустят. - Время МН, 13.04.2000.

3* Квашис В. “Вращающиеся двери” поставили на прикол - Щит и меч, 5.04.1994

4* Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль. Кн. 2, гл. 10. М, Правда, 1981, с. 146.

5* “О!”, журнал Севы Новгородцева, 1995, № 1, с. 51.

6*Зимин Н. Преступление без наказания. - Сегодня, 5.10.1995.

7* Надеин В. Суд над футбольной звездой расколол Америку. -Изв, 6.10.1995.

8* ТВ- программа “Дежурная часть” - РТР, 16.04.1998.

9* Резник Г. Журналист смешит адвокатов. - 15.05.1998.

10* Адвокат в авторитете. Интервью И. Кучме. - Супермен, 1997, № 6.

11* Резник Г. Цит. соч. Между прочим, специфической адвокатской этикой интересовался Ф.М. Достоевский: см. “Нечто об адвокатах вообще...” - Дневник писателя, СПб, Азбука, 1999, с. 70 и далее. Там же - удивительно актуальная характеристика суда присяжных: “Суд и госпожа Каирова”, с. 119.

12* Бернэм У. Суд присяжных заседателей. М, Кафедра ЮНЕСКО по правам человека; изд-во Мос. Независимого института международного права, 1995, с. 22, 27.

13* Присяжные с уголовным прошлым оправдали гангстера - МК, 11.11.1998.

14* Заподинская Е. Похитители депутата нашли подход к присяжным. - Коммерсант, 31.10.1998.

15* Закон о смешных правах - Экран и сцена, 1999, № 8.

16* Нельзя отнимать жизнь у человека (по мат-лам AFP) - Сегодня, 6.10.1994.

17* Смертная казнь: чему учит история. - Московские новости, 13.12.1987 и др.

18* Пономарев П. Население не доверяет российской милиции. Интервью Д. Масленникову - НГ, 30.01.1990; Квашис В. Цит. соч.; Джонсон П. Люди жаждут отмщения - За рубежом, 1994, № 14 (перепечатка из “Wall street journal Europe”).

19* Криминальная Россия, современные хроники. Дело Смеяна. - НТВ, 19.11.1995.

20* Индиряков В. Цит. соч.

21* Приставкин А. Мне вернулись сны о войне. Интервью МК, 6.06.1995.

22* Цит. по: Санин Г. Заложники и журналисты вернулись в Буденновск. - Сегодня, 22.06.1995.

23* ТВЦ, новости, 11.01.1998.

24* Михайлова С. Высшая мера непопулярности - Время, 7.04.2000.

25* Крашенинников П. Смертная казнь - это кровная месть. - ЛГ, 1999, № 27; Михайлова С. Цит. соч.

26* Джонсон П. Цит. соч. Индиряков В. Сначала защитите граждан, а потом милуйте убийцу - Российская газета, 12.07.1995

27* Бернэм У. Цит. соч.

28* Присяжные с уголовным прошлым... -Цит. соч.

29*Егоренко А. В подворотне нас ждет маньяк. - Изв, 8.10.1999.

30* Там же.

31* Агата Кристи. Автобиография. М, Вагриус, 1999, с. 520.

32* Ратушинская И. Хлопок одной ладонью - Сегодня, 11.12.1999.

33* Гражданская война среди заключенных - Известия, 29.04.2000.

34* НТВ, Сегоднячко, 14.10.1999.

35* Крашенинников П. Цит. соч.

36*Квашис В. Цит. соч.

37*Фьельнер-Патлах И. Возвращение “артиста” -НГ, 3.07.1998

38* Журавлев П. Организованная преступность может спать спокойно. - Сегодня, 11.11.1994.

39* НТВ, Времечко, 7.03.1995.

40* В Екатеринбурге погиб “авторитетный” боксер. - Время, 12.04.2000.

41* Английская камера - не рай. Но близка к этому. - Общая газета, 1995, № 13.